Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
117 
– Ну что, пойдем? – спросил Керт.
Ребус кивнул:
– Ты иди, а я…
– Что-нибудь не так?
Он покачал головой.
– Нет, ничего. Просто я не уверен… – Ребус вынул руки из карманов, достал сигареты, закурил и предложил сигарету Керту. Тот кивнул.
– Не уверен в чем? – спросил он, когда Ребус поднес ему зажигалку.
Ребус ответил не сразу. Он тоже закурил, не спеша затянувшись дымом.
– Я… я хочу запомнить его таким, каким видел в последний раз. А там… – Ребус кивнул в направлении церкви, – там будут речи, воспоминания и прочее… Словом, это будет уже не тот Конор Лири.
– Да, я помню – когда-то вы были очень дружны, – согласился Керт. – К моему большому сожалению, я знал его не так хорошо…
– А Гейтс приедет? – спросил Ребус.
Керт покачал головой.
– Он не может. Дела, знаешь ли…
– А кто… проводил вскрытие? Вы двое?
– Да. Преподобный умер от кровоизлияния в мозг.
Приглашенные тем временем продолжали собираться. Кто-то приходил пешком, кто-то приезжал на машине. Из остановившегося перед церковью такси выбрался профессор Девлин. Ребусу показалось, что под куцым пиджаком мелькнула серая вязаная кофта, но разглядеть ее как следует он не успел – Девлин быстро поднялся по ступеням и исчез внутри церкви.
– Он хоть чем-то тебе помог? – спросил Керт.
– Кто?
– Наш старик… – Он выразительно кивнул вслед отъехавшему такси.
– В общем-то нет. Правда, он очень старался.
– Что ж, в любом случае моя совесть спокойна: вряд ли я или Гейтс смогли бы сделать больше, чем сделал он.
– Наверное. – На секунду Ребус представил себе, как Девлин сидит за столом, с головой уйдя в изучение патологоанатомических подробностей вскрытия, а Эллен Уайли старается отодвинуться от него подальше.
– Он ведь был женат, правда? – спросил он.
Керт снова кивнул:
– Да, Девлин – вдовец. А почему ты спрашиваешь?
– Так просто. Ни почему.
Керт посмотрел на часы.
– Ладно, пожалуй, пора. – Он бросил окурок и растер его ногой. – Так ты идешь?…
– Нет. Я не пойду.
– А на кладбище поедешь?
– Думаю, тоже нет. Будет лучше, если я пропущу и это мероприятие. – Ребус посмотрел на затянутое тучами небо. – Как говорят американцы, матч с участием Ребуса переносится из-за дождя…
Керт кивнул:
– Тогда до встречи. Увидимся…
– Да. Когда произойдет очередное убийство, – уточнил Ребус. Потом он повернулся и зашагал прочь. В голове его проносились картины и образы, связанные с моргом и посмертными вскрытиями. Он видел деревянные чурбаки, которые подкладывали под шею трупа, видел предназначенные для оттока крови и других физиологических жидкостей канавки на поверхности стола, видел сверкающие хирургические инструменты и склянки для забора образцов. Потом Ребус вспомнил банки с заспиртованными экспонатами из Кунсткамеры Хирургического общества, глядя на которые он испытывал ужас, смешанный с почти неодолимым любопытством. Он знал, что когда-нибудь – и, возможно, довольно скоро – сам окажется на столе в морге и кто-то, быть может, те же Керт и Гейтс будут перебрасываться шуточками и говорить о пустяках, готовясь к привычной операции. Вот чем он для них станет: частью привычной работы, ежедневной рутины – такой же непримечательной и обыкновенной, как то, что происходило сейчас в церкви. Ребус, впрочем, от всего сердца надеялся, что хотя бы часть заупокойной службы будет на латыни: в свое время Лири очень нравилась католическая месса. Он даже цитировал из нее целые куски, прекрасно зная, что Ребус ничего не поймет. «Но ведь в твое время в школах еще преподавали латынь, не так ли?» – спросил однажды Лири. «В частных школах, возможно, и преподавали, – ответил ему Ребус. – Но там, где я учился, больше налегали на слесарное и столярное рукомесло». – «Вот как! Из вас, значит, делали служителей культа под названием «тяжелая индустрия»?!» – воскликнул Лири и рассмеялся своим особенным смехом, шедшим, казалось, из самой груди. Его смех, его манера прищелкивать языком каждый раз, когда Ребусу удавалось сказать что-нибудь особенно глупое, и преувеличенно громкое кряхтение, раздававшееся всякий раз, когда наступал его черед идти к холодильнику, – вот что осталось в памяти Ребуса от старого друга, и он знал, что еще долго будет помнить эти звуки.
– Ах, Конор, Конор… – негромко проговорил Ребус и ниже наклонил голову, чтобы прохожие не заметили слез, навернувшихся ему на глаза.
117 
