— Думаю, все зависит от того, о чем мы говорим.
— Почему вы храните эти листки при себе? — поинтересовался Адамберг после паузы.
— После вашего побега за мной плотно следят. Ведут от работы до дома, куда, как они надеются, вы явитесь, если сумеете скрыться. Кстати, они не ошиблись. Вот почему я привел вас в эту школу.
— Брезийон?
— Разумеется. Его люди по ордеру обыскали вашу квартиру, как только пришло сообщение от канадцев. У Брезийона приказ, он вне себя. Один из его комиссаров обвиняется в убийстве и ударился в бега. По договоренности с канадскими властями министерство обязалось арестовать вас, если вы вернетесь во Францию. Предупреждены все полицейские страны. К себе вы вернуться не можете. К Камилле тоже. Вас ждут по всем известным адресам.
Адамберг машинально гладил ребенка по голове, от чего тот засыпал еще крепче. Если бы Данглар предал его, то не потащил бы в эту школу, чтобы спасти от ареста.
— Простите мои подозрения, капитан.
— Логика — не ваш конек, только и всего. Не повторяйте ошибку в будущем.
— Я твержу вам это много лет.
— Дело не в логике как таковой, а в вашей логике. Вам есть где спрятаться? Ваш грим скоро придет в полную негодность.
— Я думал о старой Клементине.
— Отлично, — одобрил Данглар. — Им такое и в голову не придет, вам там будет спокойно.
— Ну да, как в тюрьме.
— Понимаю. Я уже неделю только об этом и думаю.
— Данглар, вы уверены, что мой замок не был взломан?
— Уверен. У посетителя был ключ. Это кто-то из наших.
— Год назад из всей команды я знал только вас.
— Но, возможно, один из них знал вас, капитан. Вы не одного человека засадили. Кто-то из родственников мог решиться на месть. И подстроил все это, используя старое дело.
— Кто мог знать историю с Трезубцем?
— Все, кто видел, как вы поехали в Страсбург.
Адамберг покачал головой.
— Установить связь между Шильтигемом и судьей невозможно, — сказал он. — Без моей помощи, во всяком случае. Сделать это самостоятельно мог один-единственный человек. Он.
— Полагаете, ваш живой мертвец мог явиться в контору? Взял ваши ключи, копался в папках, выясняя, что вы поняли в Шильтигеме? Привидению ключи не нужны, он проходит сквозь стены.
— Справедливо.
— Раз вы согласны, давайте договоримся насчет Трезубца. Зовите его судьей или Фюльжансом, если хотите, и позвольте мне называть его Учеником. Человеком из плоти и крови, который взялся довести до конца дело покойного судьи. Если мы договоримся, это избавит нас от неловкости. — Данглар внезапно сменил тему: — Вы говорили, что Санкартье колебался?
— Так показалось Ретанкур. Это важно?
— Мне он очень нравился. Увалень и тугодум, но симпатичный. Я хотел бы знать его мнение. А как вам Ретанкур?
— Сногсшибательно!
— Хотел бы я провести с ней ближний бой, — добавил Данглар со вздохом искреннего сожаления.
— Не думаю, что с вашими габаритами у нее бы получилось. Опыт потрясающий, Данглар, но даже ради такого убивать не стоит.
Голос Адамберга зазвучал глуше. Мужчины медленно направились в глубину комнаты, Данглар решил выпустить комиссара через гараж. Адамберг все еще нес на руках уснувшего мальчика. Оба знали, что он уходит в бесконечный туннель.
— Не спускайтесь в метро, не садитесь в автобус, — посоветовал Данглар. — Идите пешком.
— Данглар, кто мог знать, что двадцать шестого октября мне отшибло память? Кроме вас?
Его заместитель размышлял, звеня монетками в кармане.
— Кто-то один, — объявил он наконец. — Тот, кто заставил вас ее потерять.
— Логично.
— Мне тоже так кажется.
— Кто, Данглар?
— Один из восьми ездивших с нами сотрудников. Исключаем вас, меня, Ретанкур — остаются пятеро: Жюстен, Вуазне, Фруасси, Эсталер, Ноэль. Он или она, тот, кто копался в ваших досье.
— А что насчет Ученика?
— Пока ничего. Пока я размышляю над более конкретными проблемами.
— О чем именно?
— Например, о том состоянии, в котором вы находились вечером двадцать шестого. Меня беспокоят симптомы. Очень беспокоят. Ватные ноги не укладываются в схему.
— Вы же знаете, я был пьян как сапожник.
— Вот именно. А принимали вы тогда какие-нибудь лекарства? Успокоительное?
— Нет, Данглар. В моем случае успокоительные противопоказаны.
— Верно. Но ноги вас не держали, так?