85 
— А, это опять ты… — услышал он знакомый простуженный голос и открыл глаза. Над ним стоял все тот дее лысый монах в черной рясе. — Чего ты все сюда лезешь?
— Отец, — проваливаясь руками в торф, попытался встать Станислав. — Отец, дорогу до Еглизей не покажете?
— Нет, показывать я тебе ничего больше не стану. А вот провожатых дам, не заблудишься, — с этими словами монах пропал, как и не было.
Некоторое время Погожин крутился на месте, рассчитывая на помощь, но вскоре выдохся и снова лег в торф. Он от проваливался в тяжелое забытье, то снова приходил в себя, и опять проваливался. Тело уже не ощущало холода, он не осознавал, где находится, что с ним происходит.
Ближе к середине ночи поблизости послышались осторожные шаги. Станислав приподнял голову и неожиданно встретился взглядом с крупным, матерым волком, подкравшимся почти вплотную.
— Так не договаривались! — рывком вскочил Погожий, и выхватил из кобуры пистолет.
Волк отпрыгнул, а неподалеку мелькнула еще одна серая тень, потом еще и еще. Стая смыкалась все ближе и ближе вокруг выдохшейся после долгого перехода жертвы.
— Обойдетесь! — милиционер вскинул пистолет и сделал несколько выстрелов в голодных хищников. На тех это не произвело ни малейшего впечатления. — Ну, блин, санитары леса. Только вас мне не хватает.
Погожин сделал еще выстрел, и опять промахнулся.
— Черт! Патронов на вас не напастись, — он повернулся и стал продираться через топкую поляну: единственный проход, оставленный ему волками. Хищники с удивительной легкостью затрусили вслед, потихоньку сокращая дистанцию.
Несколько раз Станислав брал в руки тяжелый трофейный меч и отмахивался от слишком наглых врагов, но сил его хватало ненадолго.
Волки подобрались на расстояние вытянутой руки, скалили зубы и тихонько рычали. Погожин через силу ускорял шаг, время от времени хватаясь за кобуру. Но стоило ему вытащить пистолет — зверье моментально скрывалось за ближайшими кустами и кочками, выжидательно поблескивая оттуда глазами.
Небо потихоньку начало светлеть. Хищники, обиженно поскуливая, отстали, оставив Станислава наедине с очередной болотной прогалиной и чередой высоких сосен за ней. Погожин собрал остатки сил для последнего рывка, выбрался на сухое место, сгреб с земли разбросанные тут и там омертвевшие ветки, щелкнул зажигалкой, свернулся, мелко дрожа, калачиком и стал ждать тепла.
Костер вскоре разгорелся, языка пламени высоко заплясали, освещая все вокруг, но Станиславу было уже все равно — он уже не чувствовал тепла, не чувствовал холода, тело его перестала пробивать дрожь, а сознание неспешно уплывало в мягкое, спокойное небытие.
— Эй, ты кто?
От толчка переохлажденное тело пронизала резкая боль, заставившая Погожина вздрогнуть и разлепить глаза.
Над ним стояла невысокая, крепко сбитая женщина в сером выцветшем сарафане с топором в руке.
— Я ищу Еглизи, — с трудом разлепив губы, прошептал милиционер.
— Никак русский? — удивилась женщина. — А платье чудное.
— У меня в Еглизях тетка живет…
— Эй, не спи! — затормошила его женщина. — А ну-ка, вставай!
Погожин недовольно застонал, но его заставили подняться и куда-то повели, поддерживая под плечо. Каждый шаг, каждое движение отдавались болью и бывший патрульный непрерывно скулил, как подбивший лапу щенок. Поднимать веки тоже оказалось больно, и он так и шел — с закрытыми глазами.
Вскоре под ноги попались ступени. Станислав позволил отвести себя наверх, уложить на лавку, раздеть, завернуть в сухое колючее одеяло.
— На, выпей, — в руки сунули миску с чем-то горячим и ароматным. Погожин, не чувствуя ожога, проглотил все до последней капли. — Теперь сюда иди… Полезай на печь.
Милиционер забрался на широкую ровную поверхность, прикрытую каким-то тряпьем.
Снизу шло приятное тепло, сверху его согревало шерстяное одеяло. Однако, стоило телу хоть немного отогреться, как его опять стала бить беспощадная крупная дрожь.
* * *
Артура Конанова тоже била дрожь — но уже от боли. После допроса его сняли с дыбы, обмазали раны каким-то снадобьем и оставили в покое, обильно откармливая и давая вдосталь вкусного сладковатого напитка. Однако студент все равно никак не мог придти в себя от пережитого ужаса и еще больше — от понимания того, что ужас это может повториться.
— Бежать! Отсюда нужно бежать!
85 
