— Тс-с, не надо...
Я делаю всего одно движение, но для нее это пробуждение. Откровение почти божественного свойства. Однако и для меня это значит не меньше. Ее васильковый взгляд, отсветы мыслей, скользящие по лицу... Раньше я почти никогда не мог разгадать, что скрывается за ее мимолетными улыбками, но теперь я читаю по лицу Кит как по книге.
— Обними меня! Крепче! — просит она.
— Да, родная, конечно.
— Обними и никогда не отпускай!
— Не отпущу, — обещаю я и закидываю ей за спину соединенные наручниками руки.
Мы занимаемся любовью на траве, под деревьями, словно простой смертный и эльфийская волшебница. Или все наоборот, и это я лесной дух, а она заблудившаяся в чаще принцесса из старинной сказки с несчастливым концом?
Мы занимаемся любовью, и она негромко вскрикивает, а я обнимаю и успокаиваю ее.
О, прекрасные, восхитительные минуты! Будущего нет, есть только настоящее: стук ее сердца, испарина на гладкой коже, нежные губы да глубокие лесные глаза, в которых светится сознание бесконечно наполненного бытия.
Ничего иного и желать нельзя. Но я уже видел этот фильм, и мне слишком хорошо известно, что за мирной сценкой обязательно последует катастрофа.
Я прижимаю ее к себе, и мы снова занимаемся любовью в почти абсолютной тишине неподвижного леса. Ни один звук, ни один шорох не тревожат нас, и в какой-то миг в этом зачарованном молчании мне мерещится смутное обещание счастливого будущего, в котором мы с Кит будем вместе.
Но я знаю, что это только затишье перед бурей.
Леса были густыми, нехожеными, и пространство между стволами пронизывали острые солнечные лучи, сочившиеся сквозь кружево листвы.
Краснокожие научили их надрезать кору деревьев, чтобы добывать сладкий сок, показали им съедобные ягоды и гнезда диких пчел. Опьяненные тишиной и спокойствием, они пробирались между вековыми пихтами, гигантскими ильмами и какими-то диковинными деревьями, еще не известными цивилизованному человеку.
С тех пор как они покинули богатое рыбой побережье, они не видели ничего, кроме леса. Лес тянулся на многие мили вокруг, и было совсем неудивительно, что местные жители поклонялись лесным духам. Финтан, Даана, они тоже были здесь, а выходя на лесные прогалины, путники ощущали и нечестивое присутствие древнего Пана. Время от времени они набредали на капище, курган или другое священное для язычников место, но не боялись, ибо их поддерживала вера в Единого Бога.
Они пересекали реки, по которым поднимался идущий на нерест лосось, слышали вой волков и видели в вышине орлов и даже грифов — странных птиц, которых никто из монахов, за исключением одного итальянца, никогда в жизни не встречал.
Поднявшись на лесистый кряж и глядя на раскинувшиеся внизу речные долины, они впервые позвонили в колокол, призывающий к молитве Божьей Матери. Здесь они сложили из скромного камня небольшую часовню во имя святого Патрика, казавшуюся еще меньше по соседству с огромной горой. Жизнь буквально кипела вокруг, бурлила, переливалась через край. Она просто била в глаза, куда ни кинешь взгляд, и священник из Альбы едва не впал в гностическую ересь, предположив, что здешний мир не познал Первородный Грех и остался не тронут злом. Впрочем, Брендан быстро образумил его и даже наложил на него епитимью, велев облечься во власяницу в знак полного раскаяния. Но в глубине души Брендан знал, что красота — самый страшный растлитель и что монахов соблазняет сама земля...
Я проснулся.
Кит смотрела на меня. Она была уже полностью одета.
— Ты спал, — прошептала она.
— Откуда ты знаешь?
Она улыбнулась:
— У тебя глаза быстро двигались под веками.
— Который час? — спросил я, садясь и стряхивая со спины прилипшие листья и иголки.
— Почти двенадцать. Скоро обед.
— Трахнутый, наверное, здорово злится.
— Нет. Пока ты спал, я отошла к тому месту, откуда меня было видно из дома, и помахала ему рукой в знак того, что все в порядке. Он, конечно, спросил, где, черт побери, Шон...
— И что ты ответила?
— Крикнула, что у тебя живот схватило и срочно понадобилось в туалет, — объяснила Кит и хихикнула.
— А он что на это сказал?
— Да ничего особенного. Он, по-моему, даже не особенно рассердился. Они с папой о чем-то спорили, и ему было не до тебя, но все же велел нам поторопиться.
— Повезло! — отозвался я. — И все-таки тебе следовало меня разбудить.