76 
— Шон, — смущенно начинает она, — вчера вечером на пляже я не могла не заметить... И сегодня утром тоже. Прости, мне бы не хотелось быть бестактной, но твоя нога...
— Ах это!..
— Да. Ты потерял ногу во время беспорядков в Белфасте? — спрашивает она сочувственно.
Прежде чем ответить, я несколько мгновений роюсь в памяти, пытаясь вспомнить все, что мне известно о Соне Маккаган. Ей сорок. Преподает политику или историю в университете Нью-Гемпшира. Придерживается левых взглядов типа: «Во всем виноваты плохие белые парни, которые давно умерли». Такие, как она, клеймили «Черных пантер» и вешали на стены плакаты с портретом Че. Точно не помню, но ее отец то ли генерал, то ли адмирал, то ли председатель совета директоров «Форда». В общем, тот еще прыщ на ровном месте. Даже не знаю, как ей представляется ситуация в Ольстере; вероятно, она думает, что тамошняя система чем-то сродни южноафриканскому апартеиду или оголтелому расизму вроде того, что процветал когда-то в американских южных штатах. Мне хочется сказать, что ступню мне оторвало британской пластиковой пулей, но я уже наврал Кит про дорожную аварию, поэтому говорю:
— Нет, я потерял ногу еще в детстве — упал с мотоцикла. Самое обидное, что сам был виноват — слишком быстро ехал.
— Бедный, как я тебе сочувствую!.. — говорит она и улыбается так ласково, что я сразу перестаю на нее злиться.
— Я уже привык, — говорю я, — и почти не переживаю.
— Это хорошо, — отвечает Соня. — И я рада, что это произошло не во время беспорядков, потому что в противном случае сейчас тебя сжигал бы огонь ненависти! — говорит она со страстью, и ее аристократический выговор становится заметнее. Одного ее произношения достаточно, чтобы узнать ее прошлое. Закрытый частный пансион, старейший колледж «Семь сестер», собственная яхта в Ньюпорте, может быть, долбаная Сорбонна, поскольку в ее речи присутствует чуть заметный иностранный акцент. Даже странно, как он до сих пор у нее сохранился. Мне-то кажется, что после года общения с Трахнутым Соня должна была бы браниться как сержант, курить как паровоз, носить только зеленое, грубовато подшучивать над теми, кто ниже ее по положению, и клясться на каждом углу, что настоящий кофе по-ирландски — единственное средство от простуды, расстройства желудка и других болезней.
— Нет, просто я неудачно упал с мотоцикла, — еще раз повторяю я. — А что это у тебя за интересный иностранный акцент? Откуда он?
Соня с довольным видом улыбается, но прежде чем она успевает ответить, в разговор вмешивается Джерри.
— Шон, послушай... — бормочет он, с любопытством косясь на меня.
— Что?
— А можно взглянуть на твою ногу?
Не особенно задумываясь над тем, как это будет воспринято, я задираю ногу прямо на стол.
Джерри с уважением рассматривает протез.
— Но ведь с такой штукой нельзя, наверное, ни быстро бегать, ни поднимать тяжести, — озабоченно говорит Трахнутый.
— Можно, — говорю я и, не обращая больше на Трахнутого внимания, снова поворачиваюсь к Соне.
— А в Ирландии ты когда-нибудь была? — спрашиваю я.
— Нет, мы только собираемся туда поехать, однако я все равно сочувствую борьбе ирландского народа и готова сделать все, что только будет в моих силах, чтобы помочь ирландцам поскорее изгнать из своей страны алчных иностранных империалистов...
«О боже, — думаю я, предвидя небольшую лекцию. — Кажется, влип...»
Предчувствие меня не обмануло.
— Да, Шон, я воспринимаю оккупацию твоей родины как личную трагедию. Это и есть трагедия! С тех пор как Елизавета Кровавая впервые послала в Ирландию войска, минуло уже четыреста лет, наполненных угнетением и террором...
Джерри, разумеется, не может допустить, чтобы его жена сделала столь серьезную методологическую ошибку, и спешит принять участие в разговоре.
— Ты, Шон, наверняка знаешь, что британцы пришли на нашу землю с графом Пемброкским по прозвищу Крепкий Лук еще в двенадцатом веке, так что на самом деле оккупация продолжается уже восемьсот лет, — говорит он.
Трахнутый тоже не прочь внести свою лепту в дело воспитания молодого поколения:
— Только подумай, Шон, восемьсот лет!.. Вот почему мы должны и дальше сражаться с упрямыми ольстерскими протестантами, которые до того обожают британцев, что не позволяют своим католическим братьям воссоединиться с ирландцами из южной части страны. Мы не раз говорили им, что готовы раскрыть им свои объятия, и даже поместили их оранжевый ордер на наш флаг, но... Они не такие, как мы, Шон, и у них нет ни настоящей культуры, ни гордости, ни чести. И когда им предоставилась возможность прислушаться к голосу разума и сделать правильный выбор, ни они, ни их хозяева в Лондоне не пожелали уступить. Вот почему теперь нам приходится решать проблему силой, Шон. Настало время силы, время борьбы.
76 
