– Разумеется, нет. Она и так достаточно настрадалась.
– Понятно.
Граф протянул руку, ту самую, пальцами которой он отмерял размер смертоносных голубых шариков, – радия там, плутония или урана, – шариков, которые убили его сына. Но тут произошло нечто странное; все было так, будто он неуловимым жестом подкрутил какую-то ручку, прибавив яркость на телеэкране, или убрал едва различимые помехи. Детали, на которые большинство не обратило бы никакого внимания. Но именно с этой минуты граф начал лгать. Надо отдать ему должное, он мастерски играл свою роль, сначала вибрирующим от волнения голосом повествуя о страданиях своей жены, потом перейдя к описанию событий того рокового вечера, когда погиб Маурицио. Но Брунетти видел его насквозь: фальшь была настолько заметна, как если бы он вдруг вспрыгнул на стол и начал срывать с себя одежду.
– В ту ночь он пришел ко мне с ружьем и заявил, что раскусил меня. Начал мне угрожать. Грозился убить. – Граф искоса взглянул на Брунетти, наблюдая за его реакцией, но тот и виду не подал, что давно уже догадался о том, что его сиятельство лжет. – …Ворвался ко мне в комнату с ружьем, – продолжал граф, – направил его на меня и заявил, что сию же минуту пойдет в полицию. Я пытался его успокоить, но он ничего не хотел слушать. Потом он подошел ко мне вплотную, поднял ружье и направил его мне в лицо. Ну, я и… Кажется, у меня, что называется, помутилось в голове. Дальше я ничего не помню. Только выстрел.
Брунетти кивнул, но только в подтверждение того, что прекрасно понимает, что с этой минуты все, что бы ни сказал граф, будет очередной ложью.
– А что же ваш клиент? – спросил он. – Тот самый, что купил материалы?
– Понятия не имею, – без запинки ответил он. – Это касалось только Маурицио. Он сам обо всем договаривался.
Брунетти поднялся на ноги.
– Думаю, на сегодня достаточно, синьор. Если желаете, можете позвонить вашему адвокату. Но потом я попрошу вас проехать вместе со мной в отделение полиции.
Граф был так удивлен, что даже не пытался этого скрыть:
– Это еще зачем?
– Затем, что вы арестованы, Лудовико Лоренцони. Вы обвиняетесь в убийстве вашего сына Роберто, а также вашего племянника Маурицио.
Удивление, отразившееся на лице графа, вряд ли можно было назвать наигранным.
– Но я ведь только что все вам рассказал. Вы разве не слышали? Роберто никто не убивал, его смерть была естественной… А Маурицио пытался меня убить. – Он рывком поднялся на ноги, но остался стоять за столом. Потом наклонился, начал перекладывать какие-то бумаги, затем слегка сдвинул клавиатуру. Ему явно больше нечего было сказать.
– Как я уже сказал, вы можете позвонить своему адвокату, но потом вы должны поехать со мной.
Брунетти видел, как граф постепенно сдает свои позиции; перемена была столь же незаметной, как и тот момент, когда он начал лгать. Хотя на этот счет Брунетти был спокоен: отныне поток лжи с его стороны не прекратится никогда.
– Я могу попрощаться с женой? – спросил граф.
– Да, да, конечно.
Не говоря ни слова, граф обогнул стол и, пройдя мимо Брунетти, покинул комнату.
Брунетти подошел к окну и задумчиво посмотрел на крыши. В глубине души он надеялся, что граф поступит так, как подобает благородному человеку. Он нарочно отпустил его, дал ему шанс; он понятия не имел, хранится ли в доме еще какое-нибудь оружие. Своим признанием граф загнал себя в угол: его жена знает, что он убийца, на его собственной репутации, равно как и на репутации его семьи, можно смело поставить крест; и наверняка у них в доме где-нибудь хранится оружие. Если он и вправду благородный человек, у него просто нет другого выбора.
Но вместе с тем Брунетти был уверен, что он этого не сделает. Никогда.
27
– Не понимаю, какая теперь разница, понесет он наказание или нет? – спросила Паола у Брунетти через три дня после того, как толпа охочих до сенсаций стервятников, насытившись подробностями скандального ареста графа, наконец успокоилась. – Сына у него больше нет. Племянника тоже. Графиня знает, что это он их убил. Его репутация навеки погублена. Кто он? Жалкий старик, который окончит свои дни в тюрьме. – Она присела на край его постели. На ней был надет один из его старых купальных халатов, а поверх – толстый вязаный свитер. – Тебе что, этого мало?
Брунетти сидел на постели, натянув одеяло до подбородка, и читал, когда Паола вошла в спальню с огромной кружкой горячего чая с медом. Протянув ему кружку, она молча кивнула, подтвердив, что не забыла про коньяк и лимон, и села рядом с мужем.