В спальне хозяина замка пахло свежей сосновой стружкой, горячим железом и легким морозцем: изрядно напуганный с утра плотник выполнил полученный приказ с невероятной для обычных дней скоростью. Постель заметно преобразилась: под укоризненным взглядом умирающего на кресте Христа теперь стояла широкая кровать с высокими спинками, резными балясинами по углам, и резным амурчиком в ногах. Жесткий соломенный матрац заменила пышная перина, а колючее шерстяное одеяло сменилось воздушным пуховым. На месте остались только кресло, пюпитр и небольшой столик у изголовья с однорожковым подсвечником.
Пленитель подвел свою жертву к постели, откинул край одеяла, помог ей лечь, опустился рядом в кресло.
— Ой, холодно, — поежилась певица, утопая в принесенных с какого-то уличного амбара, а потому насквозь простывших перьях.
— Сейчас будет тепло, — пообещал священник. — Если хочешь, вино тоже можно подогреть.
Инга промолчала. Попав из пыточной камеры на мягкие перины, просить чего-то еще она не рисковала — как бы не попасть обратно. В комнату забежал полуголый помощник палача, неся в руках поднос с кувшином вина и двумя кубками:
— Курица будет готова через час, господин епископ, — сообщил слуга, ставя поднос на столик.
Господин епископ молча кивнул, потом наполнил медные бокалы, протянул один пленнице, второй взял себе в руки и откинулся на высокую спинку. В этот миг он забыл обо всем окружающем, вдыхая терпкий, чуть пряный аромат, слегка подогревая вино руками, делая этот аромат яснее, человечнее. Затем поднес кубок к губам и совершил, словно ритуал, один маленький, тщательно отмеренный глоток. Позволил напитку разойтись по рту, прикоснуться к языку, зубам, к небу, отдать свою терпкость и тепло накопленного солнца. Потом разрешил проскользнуть в горло.
Рядом звякнул металл. Хозяин замка вздрогнул, приоткрыл глаз: девушка поставила уже опустевший кубок на поднос. Он осуждающе покачал головой, долил его снова, а потом вновь вернулся к наслаждению вкусом.
Курицу принес служка — на одном большом блюде, запеченную целиком, покрытую румяной корочкой и сверкающую от налитого сверху жира. Инга, сев в постели, восторженно захлопала в ладоши. Мальчишка, повинуясь жесту господина, поставил блюдо перед ней, прямо на одеяло, и отступил. Сглотнув слюну, изголодавшаяся девушка моментально принялась выкручивать птичьи ноги и впилась в горячую плоть крепкими зубами.
Хозяин замка внимательно наблюдал за этим зрелищем, сдерживая улыбку, и когда насытившаяся пленница довольно откинулась на подушке, протянул ей свой платок для вытирания рук.
— А теперь пой.
— Как? — растерялась Инга. — Ну не могу же я так, сразу? Мне хотя бы вымыться надо! У меня волосы как пакля, свалялись все. От тела разит.
— Ты сказала, что хочешь постель, вина и жареную курицу. Ты это получила. Теперь выполняй свое обещание и пой.
— Сперва я хочу принять ванну, — капризно надула губы выпускница Гнесинки.
Хозяин широко улыбнулся, поднял ее руку с одеяла и удивленно вскинул брови:
— Ой, а что это за потертость? Здесь, у запястья?
Инга испуганно отдернула руку — не понять намек было трудно, и у нее по спине сразу побежали мурашки. Она набрала воздуха и без подготовки запела профессионально поставленным голосом:
- Мы шли под грохот канонады,
- Мы смерти смотрели в лицо!
- Вперед продвигались отряды,
- Спартаковцев — смелых бойцов!
- Средь нас был юный барабанщик,
- В атаку он шел впереди,
- С веселым другом барабаном,
- С огнем большевистским в груди!
Епископ громко расхохотался:
— Обманула! И песню спела, и слушать нечего! Хотя, с твоим голосом даже марши хороши. Пусть будет так… Значит, теперь ты просишь ванну? Посмотрим, чем станешь платить за нее, — он покрутил головой: — Колокольчика нет. Позови служку сама.
— Служка! — оглушительно пропела Инга, и спустя несколько минут перепуганный мальчишка влетел в комнату. Девушка потянулась и сообщила: — Я хочу принять ванну.
— Чего? — не понял маленький слуга.
— Вымыться я хочу.
— Вам полить на руки, госпожа? — в том, что лежащая в постели правителя здешних земель женщина отныне является госпожой, он не сомневался.
— Я хочу помыться целиком.
Служка перевел вопросительный взгляд на хозяина замка.