— Возьмите самую большую бадью, — стал пояснять священник, у которого желание омыть тело удивления отнюдь не вызвало, — поставьте ее в малом зале перед камином. Согрейте воды, наполните примерно до половины, оставьте рядом еще примерно столько же воды для обливания.
Однако предвкушающей полную пышной пены емкость Инге пришлось испытать немалое разочарование: здесь никто не знал не только о шампуне или пенке для ванн — ни у кого не имелось даже кусочка хозяйственного мыла за двадцать девять копеек. Пришлось просто отмачивать покрывшееся за время трудного пути серой коркой тело в горячей воде, а потом долго выполаскивать волосы.
— Ну, ты получила то, что хотела, Инга? — поинтересовался хозяин.
— Откуда вы знаете мое имя? — вскинулась девушка.
— Тогда пой.
— Мне нужно выбраться отсюда, — шлепнула девушка ладонями по заметно потемневшей воде.
— Выбирайся.
— А где моя одежда?
— Об этом мы не договаривались, — покачал головой епископ.
— Но не могу же я расхаживать голой?
Священник промолчал.
— Вода остыла, я мерзну.
Молчание.
- Где-то на белом свете,
- Там где всегда мороз,
- Трутся спиной медведи
- О земную ось!
— тоскливым голосом запела Инга.
Выслушав песню до конца, господин епископ позвонил в колокольчик, и приказал принести еще два кувшина кипятка. Потом самолично вылил их в бадью. Инга с наслаждением опустилась в воду по плечи.
— Ну?
- У самого синего моря
- Со мною ты рядом, со мною…
— послушно запела девушка.
Потом опять плеснулась:
— Мне что, теперь жить в этой бочке? — недовольно поинтересовалась она. — Ну да, порвали вы мой сарафан. Что, другого платья не найти?
Некоторое время она упрямо — и молча — сидела в своей емкости, но когда вода совершенно остыла, сдалась, с демонстративной откровенностью вылезла наружу и подошла к камину, подставив тело огненному жару. Когда вода немного пообсохла, на плечи неожиданно лег мягкий мех.
— Это мой плащ, — тихо сообщил священник. — Извини, но в замке действительно нет никакой женской одежды.
— Спасибо, — закуталась девушка в мех.
— Послушай меня, Инга. Давай не станем больше торговаться? Это совсем не то, что нужно. Спой мне просто так. Спой, ты даже не представляешь, сколько веков я не слышал человеческого голоса. Хотя нет: такого голоса я не слышал вообще никогда.
— Ноги мерзнут, — пожаловалась пленница,
— Иди в кресло, — дерптский епископ скинул дублет, оставшись в белоснежной рубашке, расстелил его на пол.
— Я знаю арии из нескольких опер, — длинный плащ оставлял снаружи только самые ступни, и мокрые после купания волосы. — Вы любите классику?
— Я еще не знаю, Инга. Ты только пой, — хозяин замка наполнил кубок взятым из спальни вином и, опустившись перед креслом на колени, поднес его девушке. У Инги приятно кольнуло в сердце. Она еще помнила, как висела распятая на кресте, да и сейчас полностью находилась во власти похитителя, но тем не менее это он стоял перед ней на коленях, а не она перед ним!
— Я учила «Кармен» на четвертом курсе, — приняла девушка медный бокал.
— Клянусь бездной, все что угодно! — епископ отнес кувшин с вином к камину и вернулся назад. — Мне кажется, ты способна спеть даже налоговые листы.
Ингу опять приятно кольнуло в душе. Она отпила немного вина и, прикрыв глаза, запела арию Кармен. Пожалуй, еще никогда у начинающей певицы не было столь благодарного слушателя — и она в полной мере отквиталась за почти девять месяцев вынужденного молчания, не без удовольствия видя в хозяине замка безмерное восхищение своим талантом. К тому же, большой пустой зал с каменными сводами давал такую прекрасную акустику, какую никогда не мог обеспечить никакой микрофон и никакая акустическая система.
Теперь хозяин уже не пытался раздеть ее или пощупать — даже не смотрел в ее сторону, полностью утонув в музыке. Поначалу Ингу это успокоило, но вскоре начало раздражать: в конце концов, она не магнитофон, а живая женщина! И, говорят, далеко не уродец. К себе его она, естественно, больше не подпустит, но мог бы хотя бы посмотреть! И сделать поползновения, которые она решительно отметет.
Ужин служка без всяких вопросов и намеков начал накрывать на двоих. Обнаружив в хозяине ранее неизвестное чревоугодие, повара расстарались, и на столе помимо удивительных для марта свежих яблок, груш и персиков оказались три вида паштетов, мелко нарезанная и сверкающая янтарным жирком буженина, целиком запеченный фазан, растопыривший коричнево-сизые перья, несколько перепелов размером в кулак, но зато покрытых соблазнительной хрустящей корочкой, телятина в чесночном соусе и, конечно же, вино. Сразу шести сортов: четыре красных и два сорта белых вин.