Особенно,... 
98 
— А ты его?!
— Выкинул… Заплатили мне за рубашку, не волнуйся. И за царапину.
Стража за саврянином не гналась, возмущенная толпа тоже. «Значит, не врет», — с облегчением подумала девушка.
— Я за тебя волнуюсь!
— За меня тем более нечего. — Альк шлепнулся на лавку, вытянул ноги на полкухни.
«Царапина» оказалась порезом поперек всего плеча, глубиной в ноготь. Так просто, похоже, не заживет.
— Почему ты к лекарю не зашел?!
— До него было дальше, чем до дома. Они ж все на холмах у целебных грязей сидят, — пренебрежительно фыркнул саврянин. — Чтоб было куда ошибки прятать.
— Давай сбегаю позову!
— Вот еще, из-за такой мелочи. У тебя иголка с ниткой есть?
— Есть, но…
— Тащи сюда.
Жар отнесся к ране куда спокойнее.
— Теряешь сноровку, — ехидно заметил он и без просьб полез шарить на полке, отыскивая бутылку с крепким вымороженным вином. — Что ж увернуться-то не смог, видун?
— Выбор был — по плечу или по горлу. — Альк здоровой рукой взял бутылку, отхлебнул и поморщился. — Сойдет. Кружку еще дай.
— Прочитать тебе молитву во здравие?
— Для начала — себе во упокой. — Саврянин плеснул вина в кружку, бросил туда иголку с ниткой и хорошенько взболтнул.
Протянул Рыске: — Зашивай.
— Я?!
— Если б у меня руки из задницы росли, я б и сам дотянулся. Но, к счастью, они у меня в положенном месте.
— А может, Жар?
— Еще чего. Чтоб она у меня вообще отвалилась? — Альк шевельнул пальцами раненой руки.
Рыска нерешительно вытряхнула на ладонь иголку с покрасневшей от вина ниткой. Одно дело рубашку штопать, и совсем другое — по живому телу! Это ж так больно, наверное…
— Но я никогда…
— Вот и научишься.
Саврянин приподнял плечо, заставив края раны сомкнуться. Кровь все равно продолжала подтекать, разноцветными пятнами — алое, бурое, вишневое, — заляпав руку и полспины. Вытирать было бесполезно, кровить начинало с удвоенной силой.
— Шей давай, — поторопил Альк. Загар не скрывал его бледность, а подчеркивал, став сероватым. — Пугаться потом будешь.
Рыска закусила губу. За молодыми бычками на хуторе нужен был глаз да глаз — то, вскачь сорвавшись, на сук налетят, то один другого рогом пропорет, всерьез или играя. Но у бычков шкура толстая, и то так брыкались, что за все четыре ноги привязывать приходилось, и еще двое батраков с боков налегали. К тому же тогда Рыска только глядела, а не шила!
Саврянин держал руку совершенно неподвижно, и от этого было еще страшней.
— Сильнее, сильнее стягивай, — шипел он сквозь стиснутые зубы. — Не носки штопаешь…
Проступившая на спине испарина собиралась в капельки и точила дорожки в кровяной корке. Альк чуть сменил позу — края раны шевельнулись, из незашитого плеснуло, — побледнел еще больше и глухо застонал.
Девушка испуганно замерла с поднятой иглой:
— Еще три стежка осталось. Потерпишь?
— Мой ответ что-то изменит?!
Когда Рыска закончила, вид у нее был немногим краше Алькова. Хорошо хоть Жар задержался и помог с перевязкой и уборкой; правда, потом парню пришлось так мчаться в молельню, будто за ним гнался сам Саший.
— Сойдет, — сухо бросил Альк вместо благодарности и, с усилием поднявшись, пошел в свой запечный закуток.
А у Рыски руки дрожали до самой ночи.
Утром плечо опухло и покраснело. Саврянина лихорадило, но он, не проронив и слова жалобы, встал, как обычно, окатился водой у колодца, сам сменил повязку и оделся. За стол сел — однако, едва понюхав яичницу, скривился и отодвинул тарелку:
— Квасу лучше налей.
— Может, не пойдешь сегодня никуда? — сочувственно предложила Рыска. — Отлежишься?
Альк в несколько жадных глотков осушил кружку и поднялся:
— Из-за какой-то царапины?
— У тебя же жар!
— У тебя тоже. Вон сидит лыбится.
— Я имела в виду…
— Все, я пошел. — Белокосый небрежно сгреб мечи за ремень ножен, закинул за плечо и вышел.
— Ну и что нам с ним делать? — жалобно обратилась Рыска к Жару.
Вора больше тревожило другое.
— Зачем он оружие с собой взял? До сих пор же голыми руками обходился.
— Рука-то у него одна осталась.
Друг все равно недоверчиво покачал головой:
— Не потерял же, а ранил. И он левша.
— Все равно — меньше лезть будут, если его с оружием увидят. — Рыске, напротив, было поспокойнее, что Альк ушел не с голыми руками.
98 
