Он сделал знак кружкой — мол, выпьем — и холодно взглянул на нас.
— Вы, верно, знаете, почему Густав Далль купил «Сентинел»? — Он снова поднял палец и помахал им в воздухе, как бы подчеркивая смысл сказанного. — Потому, что он захотел стать генеральным консулом!
Сандберг откинулся на спинку стула, желая насладиться произведенным впечатлением. Но, видно, был разочарован, хотя Тарн смотрел на него, разинув рот.
Я изобразил изумление.
— А на место тамбурмажора он не нацелился? — произнес я скептически.
Вильфред Сандберг сидел и молчал некоторое время. Потом кивнул сам себе и сообщил нам:
— Да вы, я вижу, еще молокососы.
Ни Тарн, ни я протестовать не осмелились.
— Ничего-то вы не знаете о людях с деньгами. Вы что, думаете, Густав Далль — это какой-то гений, который позволил родить себя в некой богатой семье? Или думаете, что на каком-нибудь заседании правления, где сидят такие люди, присутствуют и родичи Альберта Эйнштейна, а?
Нас спасли венские шницели. Вильфред Сандберг придирчиво их проверил. Масса анчоусов, каперсов и долек лимона.
— Надеюсь, мясо с рынка? — подозрительно спросил он.
— Первоклассная конина, — заверил я.
Он медленно поднял взгляд и осмотрел меня:
— Понимаю, почему у тебя такая рожа.
— Генеральный консул, — напомнил Тарн с раздражением. — Рассказывай, в чем там дело.
Вильфред Сандберг тщательно заправил салфетку за ворот, взялся за нож и вилку, положил себе увесистую порцию и, прожевав, промолвил:
— Я с этими ребятами проработал тридцать два года. Мое психическое здоровье спасли две вещи: хутор в Сала и лыжные отпуска в Альпах. Не будь их, я бы вернулся в полицию. Да, черт, мне так и надо было бы поступить. Посмотрите на меня сейчас — кто я есть, что у меня имеется? Ну, у меня есть деньги, три язвы желудка, и я сижу за одним столом с журналистами.
Я ухмыльнулся ему в лицо:
— Ты же сам сказал, что любишь съезжать с горы.
Он погрозил мне пальцем:
— Ешь и молчи. Или тебе придется самому заплатить за еду.
Я промолчал.
— Титул генерального консула, — сказал он, — высоко ценится среди таких идиотов, как он. Машина с консульскими номерами, надежные кредиты, ощущение, что у тебя за спиной правительство, плюс дыхание большого мира. Густав Далль хотел купить себе такой титул.
Он поддел вилкой кусок картошки, с которого капал соус.
— Вот этот соус правильно приготовлен, на кипящем бульоне.
— А ты знаешь, к венскому шницелю не полагается никакого соуса, — заметил я.
Вильфред Сандберг смотрел на меня совершенно безразлично.
— Я, по-видимому, лучше всех в мире разбираюсь в венских шницелях, — сказал он спокойно. — Полностью не уверен, говорят, в Обераммергау есть пожилая дама, которая делает это не хуже меня. И я — я говорю, что надо взбить немного бульона со сковородки и вылить его на шницель!
Я внимательно следил, не появятся ли у его глаз морщинки. Нет, не появились.
— Шведская «Сентинел» принадлежала бельгийской компании, — сказал он. — Это вы наверняка уже знаете. Густав Далль купил «Сентинел» на паях с тем судовладельцем из Гетеборга, у которого суда плавали под чужим флагом, и директором прачечной Нуккером, который и стал директором-распорядителем. Густав Далль хотел стать консулом. Бельгийским генеральным консулом!
Он некоторое время жевал, а затем спросил:
— Может, вы не знаете, кто такой Густав Далль? Наглый пьяница, которому удалось только одно: растранжирить деньги всей семьи.
Тарн и я посмотрели друг на друга. О'кей, нас пригласили на венский шницель. Мы жевали и кивали.
— Бельгийцы фактически обещали ему титул, лишь бы он купил свой пай. И, конечно, обманули его. — Вильфред Сандберг улыбнулся — впервые. Было видно, что это ему трудно. — Им очень надо было продать. Эту отрасль они знают и секретами своими не делятся. Могу я спросить вас об одной вещи?
Тарн и я смогли только кивнуть.
— Как это может быть, что такая маленькая страна, как Бельгия, в состоянии создать такой большой международный концерн, с которым никто и конкурировать-то не хочет?
Мы не знали.
— Ответ простой. Концерн не очень-то прибыльный. Кому охота заниматься конкуренцией в отрасли, которая едва оправдывает вложенные деньги? В Швеции все это охранное дело еле удерживается на плаву.
Теперь он размахивал вилкой.