– Возможно, это и впрямь опасно… – в раздумье сказала царица.
– Еще как, – подтвердил Стратий. – А если учесть, что среди них недавно появился проповедник – к слову, великолепный оратор, – то и вовсе хорошего мало.
– Кто он?
– Неизвестно. Скорее всего, вольноотпущенник. Но не боспорец – его выдает говор.
– Интересно, чем твои сикофанты занимаются?! – неожиданно разгневалась Камасария. – Ты принес мне только догадки, не более.
– Они пытались проследить, где его жилище, – жрец сокрушенно покачал головой. – Но он оказался им не по зубам. Хитер и предусмотрителен. Похоже, человек битый и бывалый. Есть предположение, что он пергамец.
– Ты обращался к спирарху Гаттиону?
– Да. Но слово жреца для него не указ, – саркастически покривился Стратий. – Ловить беглых рабов и муштровать гоплитов – вот, по его мнению, занятие, достойное государственного мужа. А копаться в умах подданных царя Боспора, и, тем более, разбираться в верованиях, должны другие.
– Самое интересное, что он прав, – резко ответила царица. – Но помощь оказать обязан. Иди, – она поднялась и величественным жестом указала на дверь. – Я поговорю с царем. Если твои догадки верны, нас ждут тяжелые времена. А если учесть, что скифы требуют каждый год дань все больших размеров, то… о, боги, сколько крови прольется! – заламывая руки, в провидческом экстазе воскликнула Камасария Филотекна.
Невольно содрогнувшись при виде неожиданной истерики обычно уравновешенной царицы, Стратий постарался побыстрее исчезнуть. Даже его черствая практичная душа в этот миг вдруг издала громкий стон, и мрачные мысли застучали в виски, вызывая головную боль.
Вечерело. Безмятежный Пантикапей все еще нежился в лучах усталого солнца, но с севера, от Меотиды, медленно и неотвратимо надвигалась сизо-охристая туча. Возбужденные чайки белыми молниями кроили небо, оглашая окрестности города истошными криками, и только буревестник, забравшись на недосягаемую для них высоту, жадно ловил чуткими перьями первые порывы надвигающегося шторма.
ГЛАВА 4
Царь Боспора спал тяжелым похмельным сном. В опочивальне стояла духота, насыщенная запахами прокисшего вина, острого мужского пота и дорогих восточных благовоний. На обширном ложе, застеленном богатым атласным покрывалом, валялась скомканная одежда и предметы женского туалета. Сам властелин Боспора лежал на полу, на толстом ковре, в объятиях юной обнаженной гетеры. Дверь в опочивальню подпирал объемистый сундук – царь еще с вечера выгнал пинками слуг и приказал телохранителям-фракийцам, лучшим воинам царской спиры, не впускать к нему никого, даже царицу Камасарию Филотекну. Но, как знал Перисад, бабка была очень уж настырной, поэтому, для подстраховки, он и подпер дверь тяжеленным сундуком.
– А-а-а… – толстая зеленая муха, обстоятельно исследовавшая все волоски на небритом лице царя, наконец разбудила его. – У, подлая… – вяло махнул он рукой, прогоняя назойливое насекомое. – А-а-а… – опять простонал Перисад, ощупывая голову – в этот миг она казалась ему пустотелой наковальней, по которой лупил безжалостный Гефест своим огромным молотом.
Царь встал и, пошатываясь, направился к окну, где стоял столик с яствами и вином. Он попытался налить вино в чашу киафом, но золотистая жидкость больше кропила стол, нежели попадала куда следует. Тогда Перисад, измученный нестерпимой жаждой, швырнул узорчатый ковшик на пол и, схватив кратер обеими руками, прильнул к нему, как теленок к коровьему вымени. Вместительный кратер показал дно с завидной скоростью, и удовлетворенный царь с облегчением почувствовал, как к нему постепенно возвращается способность здраво мыслить и действовать. Боль в голове утихла, но приободрившийся царь поспешил вылить на свое разгоряченное тело воду из гидрии, стоявшей в углу, рядом с ночным горшком.
Журчание льющейся воды разбудило гетеру. Потянувшись в сонной истоме, она призывно посмотрела на Перисада, приняв соблазнительную позу. Царь недовольно поморщился – ночь для него выдалась не из легких (гетера, несмотря на юный возраст, знала толк в любви) – но неожиданное желание, подстегнутое хмельной волной, бегущей в жилах, напрочь разрушило благоразумное намерение повелителя Боспора приступить как можно скорее к делам государственным, и он, рыча, как дикий зверь, набросился на гетеру, ответившую ему сладострастным стоном. Какое-то время в опочивальне царил бедлам: царь ревел, словно бык, гетера кричала, будто ее резали, на пол с грохотом падали золоченые дифры, попадающиеся на пути барахтающихся любовников… Полусонная стража по другую сторону двери опочивальни навострила уши и, посмеиваясь, начала приводить в порядок амуницию – царь проснулся, нужно быть готовым к сиятельному выходу.