153 
Тишина. Никого. Перисад недоумевающе посмотрел на плотно закрытую дверь и вдруг с неожиданной яростью швырнул колокольчик на пол. Коротко вскрикнув, как подранок, серебряный певун закатился под скамью и затих.
– Эй, кто там, провалиться вам в Эреб! – крикнул, не сдерживая голос, царь. – Вина!
За дверью послышался приглушенный говор, затем быстрые шаги, и на пороге появился уже знакомый нам постельничий, выполнявший многие обязанности – царь не терпел суеты и многолюдья возле своей особы, и в особенности слуг, насквозь лживых обжор и мотов. В этом он был похож на бабку Камасарию Филотекну, хотя та обходилась без положенного по этикету большого штата прислуги по причине прижимистости и скаредности.
– Налей… – хмуро бросил царь, и постельничий поторопился наполнить фиал из запотевшей ойнохои, – вино он всегда держал наподхвате в только ему известном тайнике.
Жадно выпив, Перисад бессильно откинулся назад, прислонившись к стене, и кивком головы отпустил слугу. Но тот почему-то не торопился уходить, стоял, переминаясь с ноги на ногу и нервно потирая руки, будто в царских покоях дул ледяной ветер.
– Чего тебе? – недовольно буркнул Перисад.
– Там… – замялся постельничий, робко указывая на дверь.
– Что – там?! – постепенно свирепея, вызверился царь.
– Женщина… – начал было слуга.
Но Перисад закончить фразу не дал:
– Гони ее пинками, в шею – как хочешь! – взвился он, будто ужаленный. – Сейчас только женщины мне и не хватало.
– Но… – опять начал свое постельничий, жалобно глядя на своего повелителя.
– О, боги! – возопил Перисад, вскочил и, схватив слугу за одежды, потащил к двери. – Пошел вон, иначе я разобью ойнохою о твою башку!
Постельничий покорно отворил дверь, но на пороге все-таки обернулся и с укоризной сказал:
– Там Ксено… Просит принять.
– Ксено?! – царь вытаращился на слугу, будто увидел по меньшей мере голову одной из горгон.
Гордая и неприступная гетера, прекрасная, словно Афродита, была ему желанна, как никакая иная женщина. Но ни высокое положение Перисада, ни посулы не помогали – красавица отмахивалась от его предложений, как от назойливой мухи. Впрочем – и царь это сознавал вполне определенно – деньгами ее заманить в постель было невозможно: у Ксено золота водилось больше, нежели в царской казне. Чтобы и вовсе не стать посмешищем, Перисад, скрепя сердце, отказался от своих намерений, но в душе сгорал от вожделения и старался найти себе подружку для ночных забав хоть чем-то внешне похожую на блистательную Ксено.
– Зови… – стараясь унять волнение, невнятно молвил царь и поторопился к зеркалу, чтобы привести себя в порядок.
Постельничий удовлетворенно осклабился и выскользнул за дверь. Он был на верху блаженства – ему удалось выполнить просьбу знаменитой красавицы (а она не могла оставить равнодушным даже стариков), и теперь кошелек с золотыми ауреусами, полученными от Ксено, принадлежал ему всецело и безраздельно, согревая тщедушное тело и будоража разыгравшееся воображение.
Ксено не вошла, вплыла в царские покои, словно лебедь. Перисад еще не доводилось видеть ее так близко, и он едва не задохнулся от восхищения – гетера оказалась ослепительной, нечеловеческой красоты девушкой, такой юной и свежей, что царь неожиданно почувствовал себя совсем молодым юношей, к которому на свидание пришла его возлюбленная.
– Царю Боспора мой поклон и самые лучшие пожелания… – с деланным простодушием робко склонила голову Ксено.
– О-о… – простонал Перисад, не в силах молвить слово. – Я рад… очень рад! – наконец спохватился он и с неожиданной для его комплекции грацией предложил красавице золоченный дифр. – Сюда… вот так… здесь не дует, тепло…
Ксено улыбнулась, показав ряд жемчужно-белых зубов, и царь с трудом сдержался, чтобы не пасть перед нею на колени и не поцеловать ее украшенные золотыми колечками сандалии. Видимо поняв его состояние, красавица посерьезнела, строго посмотрела на Перисада, и царь от этого взгляда опустился на скамью напротив.
– М-мм… – пожевал он губами, пытаясь завязать разговор: только теперь до него дошло, что причина, побудившая блистательную Ксено прийти к нему во дворец, вряд ли касалась его мужских достоинств; но костер надежды, возгоревшийся в груди Перисада, потушить было не так просто.
– Надеюсь, мои глаза мне не лгут, – благосклонно улыбаясь, начал царь, вспомнив, что все-таки этикет соблюсти необходимо. – И я вижу не олимпийскую богиню, а несравненную Ксено. Ну-ну, не стоит краснеть, я всего лишь мужчина… хотя и царь, – подчеркнул он не без задней мысли.
153 
