Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
171 
– Э-э, ты о чем? – повысил голос клейменый. – Или забыл, что добычу мы обязаны делить по-честному, как уговорились?
– Не сомневайся, котелок у меня пока варит неплохо, – плешивый зло оскалил гнилые от дурной пищи зубы. – Да вот только я никак в толк не возьму, почему Фату полагается половина, притом лучшая, а нам – что останется? Когда нас гоняли по всей степи, как прокаженных, Фат с туго набитым кошельком, своей долей, спокойно вино хлестал, а мы кровью заработанное барахло гноили по ямам, потому что на кой ляд оно нужно в той глухомани, где нам пришлось спасать свои шкуры. Вот и выходит – лучше десяток полновесных монет, свободно помещающихся за пазухой, чем здоровенный и тяжелый тюк с товарами на горбу, выпавшими по жребию при дележе добычи. Попробуй снести их на торжище и продать, при этом не влипнув в какую-нибудь историю. А гнить заживо в эргастуле или носить ошейник беглого раба – благодарю покорно, дураков нет.
– Дерьмо собачье… – выругался клейменый и неожиданно, хлестким ударом наотмашь, влепил плешивому увесистую затрещину. – Заткнись, иначе я сам, не дожидаясь Фата, язык твой поганый вырву!
Плешивый взвился, будто его ткнули раскаленным шилом. Казалось, что кривой персидский нож сам прыгнул в его руку. Клейменый вожак, не мешкая ни единого мига, с немыслимой прытью откатился в сторону и кошачьим прыжком встал на ноги. Его акинак, со свистом взметнувшись над головой, направил остро отточенное жало в сторону взбешенного плешивого. Тем временем бывший галерный раб с угрожающей ленцой потянул к себе окованную железом дубину и стал рядом с плешивым. Его тусклые безжизненные глаза были холодны и безжалостны, как сама смерть. Чуть помедлив, присоединился к ним и хромой, сжимая в руках боевой топор. Одноухий и (не без колебания) бывший наездник Ксено стали плечом к плечу с клейменым. В полном безмолвии поделившиеся на два противоборствующих лагеря разбойники начали медленно сближаться.
– Остановитесь! – первым опомнился галерник. – Вы что, белены объелись?! Нам сейчас только этого и не хватает. Мы клялись, что будем братьями, а теперь готовы вцепиться друг другу в глотки, как бешеные псы. Брось нож, – с угрозой повернулся он к плешивому, порывавшемуся кинуться на клейменого. – Иначе огрею дубиной по башке.
– Нечистый попутал… – хмуро буркнул вожак разбойников и небрежно сунул акинак в ножны. – Это все вино… – он хотел добавить еще что-то, но только издал долгий протяжный хрип.
Остолбеневшие разбойники увидели, как он схватился за горло и упал навзничь, дергая ногами, будто пытался бежать лежа. И только когда из его рта хлынула быстро чернеющая кровь, они наконец заметили древко короткой стрелы, воткнувшейся в шею по самое оперение. Впрочем, долго размышлять над этим происшествием им не пришлось: раздался тихий щелчок и уже одноухий ткнулся лицом в вытоптанную траву со стрелой в сердце.
– Скифы! – заорал плешивый и схватил небольшой овальный щит; в него тут же с противным зудом впилась очередная стрела.
Разбойники бросились врассыпную. Надо отдать им должное – несмотря на внезапность нападения, они не растерялись. Битые-перебитые судьбой, побывавшие не в одной схватке, закаленные голодом и скитаниями, ценившие свою и чужую жизнь не дороже металла, который может в любой момент ее прервать, степные пираты и не подумали убегать, куда глаза глядят. Они знали, что их, испуганных и безоружных, гиппотоксоты скифов перестреляют, как глупых куропаток. Потому разбойники первым делом бросились к оружию, всегда лежавшему на подхвате. И еще звучало эхо от крика плешивого, как они уже были на конях.
Митридат скосил глаза и в досаде тихо выругался: по звериной тропе к озерку скакал только один воин! Сначала царевич решил, что это верный Гордий, наконец отыскавший своего господина, но, присмотревшись к масти коня и посадке спешившего к нему на выручку храбреца, тут же убедился в ошибке. Обычно персы и эллины сидели на лошади сместившись к крупу, а этот незнакомец едва не лежал на шее коня, спрятавшись от стрел по варварскому обычаю за густой косматой гривой.
Приободрившиеся разбойники, понявшие, как и царевич, что неизвестный враг один, в большой спешке успели пустить ему навстречу несколько стрел, попавших в небо. На большее у них просто не хватило времени: воин обрушился на степных пиратов, словно камень из пращи. Его акинак чертил в прозрачной небесной голубизне сверкающие сталью замысловатые фигуры с такой немыслимой скоростью, что, казалось, у воина было по меньшей мере четыре руки с клинками. Хромой разбойник, пытавшийся достать храбреца топором с длинной рукоятью, так и не успел понять каким образом акинак незнакомца очутился в опасной близости от незащищенной щитом правой подмышки. Он суетливо уклонился, дернув на себя поводья, чтобы прикрыться конем, но этот маневр стал последним осознанным порывом в земной жизни степного пирата – в следующее мгновение холодное железо, оставив на шее ровную, невыносимо жгучую полоску, отправило его душу в аид.
171 
