ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Проказница

Наверное, это самая тупая и не интересная книга, которую я когда-либо читала! >>>>>

Музыкальный приворот. Книга 1

Книга противоречивая. Почти вся книга написана, прям кровь из глаз. Многое пропускала. Больше половины можно смело... >>>>>

Цыганский барон

Немного затянуто, но впечатления после прочтения очень приятные )) >>>>>

Алая роза Анжу

Зря потраченное время. Изложение исторического тексто. Не мое. >>>>>

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>




  176  

Два энарея, взявшись за кованые кольца, отворили двустворчатую дверь. Савмак и Палак плечом к плечу вошли в парадный зал и, скорбно склоня головы, стали у застеленной персидским ковром скамьи, где лежал царь Скилур. Его лицо, покрытое тонким слоем подкрашенного воска, казалось живым, будто повелитель скифов лег подремать после сытного обеда, но тонкие золотые пластинки с чеканным изображением Священного Оленя, прикрывающие сомкнутые веки, указывали на то, что этот сон – последний, вечный. На царе был длиннополый кафтан, богато расшитый золотыми штампованными бляшками в виде звездочек, пчел, сердечек, львиных голов. Седые волосы прикрывал боевой царский шлем, начищенный до зеркального блеска. По бокам погребального ложа, у ног, стояли скамейки пониже. На одной из них, справа, лежало оружие, которое должны были положить в гробницу: лук, горит со стрелами, дротики, меч и нагайка с резной деревянной рукоятью. Скамейка по левую руку была сплошь уставлена снедью и кувшинами с вином: царь царей Скилур не должен ни в чем испытывать недостатка на длинном пути к прародителю Таргитаю.

Савмак быстрым пытливым взглядом окинул парадный зал. В нем мало что изменилось: тот же старый дедовский очаг в окружении резных стояков, ковры на полу, оружие, развешанное по стенам. Разве что он показался ниже и, как ни странно, родней, чем во времена детства. У очага-алтаря полукругом стояли жрецы в черных мантиях с капюшонами, скрывающими лица; монотонно покачиваясь взад-вперед, они тихо напевали слова древних заупокойных молитв. Ароматный дым тугими клубами спешил протолкнуться сквозь узкое вытяжное отверстие и седыми прядями растекался по недавно подновленной росписи потолка. Пахло дорогими заморскими благовониями и чебрецом.

Жрец-энарей, верховный хранитель священного царского очага, чье толстощекое лицо представляло сплошную рану, молча вручил Савмаку стрелу с новым наконечником, предварительно макнув ее в чашу с вином. С совершенно бесстрастным лицом юноша медленно проткнул стрелой левую руку и, сломав древко пополам, вернул обагренные кровью обломки женоподобному священнослужителю. Затем он достал нож и под одобрительные восклицания скифской знати надрезал мочки своих ушей. Кто-то из жрецов поторопился подставить под капающую на пол кровь золотой ритон с вином, который затем передал верховному хранителю царского очага. Энарей бросил в тлеющие угли половинки стрелы, плеснул туда же немного вина и торжественно вручил ритуальный сосуд Савмаку. Отпив глоток, юноша пустил ритон по кругу. Когда церемония жертвоприношения усопшему закончилась, все, пятясь, покинули парадный зал…

– Отец знал, что делает, – заплетающимся языком твердил Зальмоксис. – Когда он получил царский скипетр и власть над Таврикой, мы были нищие и голодные. Налей… – на дворе стояла глубокая ночь, и он был пьян как самый последний кочевник-конокрад. – Тебя еще не было, а я помню толпы увечных и сирых, изгнанных сарматами с берегов Данаприса[293]. Это сейчас аланы[294], сираки[295] и аорсы[296] поумерили свой пыл, а тогда… Отец построил Хабеи[297], Палакий[298], укрепил Неаполис, захватил Ольвию, заставил платить форос Боспор и Херсонес. Помню, уже с шестнадцати лет я сутками не слезал с коня. Под Напитом мы дрались с роксоланами, – да, да, роксоланами, нынешними нашим союзниками! – от зари до зари. Подо мною убили четырех коней, трава была скользкая от крови, нельзя было на ногах устоять. В свалке разили и своих и чужих. А как узнаешь? Спросить? Нету времени, да и глотки от крика только сипели. Я столько скальпов снял, что можно было из них шатер сшить. Одно жаль, – Зальмоксис сокрушенно покачал головой, – царь Гатал, отец Тасия, от меня ушел. Я уже было достал его, заарканил, но мой жеребец споткнулся – проклятая скотина! – и мне пришлось мордой землю пахать. Эх! Плесни еще…

– Может, хватит? – осторожно спросил Савмак. – Завтра в дорогу…

– Все там будем… – философски заметил старший брат и стал жевать вяленую конину. – Эта дорога от нас никуда не сбежит. Ты ведь знаешь, что я пью редко – некогда. А отца – жаль… Что там ни говори, а здесь он нужнее. Тем более – сейчас. Я уже далеко не молод, по ночам кости ломит, старые раны ноют. После боя молю богов, чтобы хоть к утру уснуть. Мои жены уже забыли, когда я в последний раз их постели мял… Проклятье! Омерзительная штука – старость. Иногда хочется отбросить щит и подставить грудь под дротик – пусть его! Боли я не боюсь, но, – он хрипло рассмеялся, – скальп жалко потерять. И постыдно – терпеть поражения я не привык. Вот так, мой петушок.

  176