Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
55 
Людей в харчевне было мало. В обед сюда забрели четыре скифа-кочевника, пригнавшие в Неаполис от самого Борисфена[209] стадо быков – дань вождя их племени царю Скилуру. Привыкших к оксюгале[210] скифов поразило изобилие дешевого и крепкого виноградного вина. В их кочевье вина эллинов были редкостью, и пили их только знать и старейшины. Беднякам они были не по карману. Потому, дорвавшись к кислому и терпкому боспорскому, скифы упились до изумления, оставив в цепких руках Мастариона не только свои скудные сбережения, но и все более-менее ценные вещи, вплоть до кожаных кафтанов.
Ближе к вечеру в харчевню потянулись и воины городской стражи. Добрый кусок конины, приправленный пряными травами, вызывал жажду, и стражники, несмотря на запрет, утоляли ее отнюдь не родниковой водой, привозимой в Неаполис из балки за стенами города, где били ключи. Но долго они в харчевне не задерживались – быстро осушив чашу-другую, спешили в свои казармы на вечерний смотр перед выходом в дозор.
Когда жаркое солнце подернулось вечерней дымкой, и длинные тени улеглись на уставшие от дневной суеты улицы и переулки, в харчевню стали заходить и люди степенные, немногословные, с деньгами: камнерезы, кузнецы, гончары, кожемяки, ювелиры. Эти располагались обстоятельно, надолго, заказывали по эллинскому обычаю разбавленное холодной водой вино – немного, но хорошего качества. Еда, предлагаемая Мастарионом, была немудрена, но сытна: кровяная похлебка с луком и зажаренный бараний рубец, набитый смесью пшена, свиного сала и мелко насеченных куриных потрохов. Кроме скифов, среди ремесленников были и эллины, заброшенные капризной судьбой на эту окраину Ойкумены[211] нередко помимо их желания, а также фракийцы, иллирийцы, колхи[212], меоты[213]… – да мало ли славных мастеров из далеких стран услаждали взоры скифиской знати красивой посудой, украшениями бесценными, доспехами чеканными, мечами харалужными. Знали богатые скифы толк в красивых и прочных вещах и платили, не скупясь.
– Провалиться мне в Тартар, любезнейший Мастарион, но это вино – дрянь, помои! – вскричал Эрот, отведав новую порцию хмельного напитка, принесенного служанкой-меоткой.
– Как ты посмела, негодная, моему другу…ик!… лучшему другу подать такое вино?! – попытался изобразить гнев Мастарион; несмотря на свой внушительный рост и вес, в застолье он оказался послабее рапсода.
– Господин, но ты мне сам сказал, чтобы я принесла это, вместо родосского, – с негодованием воззрилась на него меотка.
– Врешь, ай, врешь! – поспешил перебить ее Мастарион. – Убери этой пойло и выплесни на улицу. Нет, постой! На улицу не нужно. Замени родосским. Нет, давай лучше косское. Оно покрепче… – вцепившись в рукав Эрота, он забормотал, заискивающе заглядывая ему в глаза: – Вре-ет, паршивка… Чтобы я тебе, своему… Никогда! Веришь?
Презрительно фыркнув, служанка вышла.
– Скажи, Мастарион, за что тебя изгнали из Ольвии?
– Как другу… только между нами. Цс-с! – приложил палец к губам хозяин харчевни. – Ни-ни… Никому.
– Клянусь палицей Геракла, буду нем, как рыба.
– О! Хорошая клятва! Богам олимпийским не верю. Нет!
– Не богохульствуй, Мастарион, – улыбнулся рап-сод. – А то Харон – старикашка злопамятный…
– Враки! Все вранье, мой Эрот! – беспечно махнул рукой Мастарион. – Единый бог, пред кем преклоняюсь – лучезарный Гелиос[214].
– Теперь мне понятно… – посерьезнел рапсод. – Но не стоит кричать об этом на всех углах.
– Плевать! В Неаполисе до этого никому нет дела.
– А в Ольвии?
– Жрецы, эти бешеные псы, едва не сожрали меня, когда сикофанты донесли им, что я поклоняюсь Гелиосу. Пришлось сюда бежать.
– С семьей?
– Не успел обзавестись. Мне хватало гетер… – Мастарион прикусил язык – в их каморку зашла служанка с бурдюком в руках и стала лить в кратер янтарное вино.
Подождав, пока она скроется за перегородкой, хозяин харчевни продолжил:
– У меня был раб-пергамец. Я купил его у наварха скифского флота Посидея. Помнишь его?
– Родосец Посидей? Этот блудливый старикашка?
– У каждого свои слабости, Эрот… – хихикнул Мастарион. – Но он хороший флотоводец, надо отдать ему должное. Посидей отбил пергамца у пиратов-сатархов. Тот был едва жив, кожа да кости, и достался мне всего за две драхмы. Дешевле яловой козы. О, это был мудрейший человек! Если бы Посидей знал, какое сокровище он упустил…
55 
