100 
В руках он держал марпуч,[68] другой конец которого, словно пуповина только что родившегося младенца, соединялся с поистине уникальным образчиком древних художественных промыслов – наргиле,[69] чеканенным из серебра с позолотой и украшенным драгоценными камнями.
Похоже, вспомнил я сумку в руках одного из телохранителей, это был любимый курительный прибор Хайруллах-бея, и он таскал его повсюду.
После приветствий, как принято на Востоке – длинных и велеречивых, меня облагодетельствовали чашечкой густого, словно деготь, кофе и стаканом холодной ключевой воды.
Отхлебнув из уважения к хозяину несколько глотков этой горячей бурды и прополоскав рот водой, я поднял глаза на Хайруллах-бея и изобразил повышенное внимание.
Толстяк понял мой безмолвный намек и благосклонно кивнул, растягивая толстые губы в ленивой ухмылке.
– Я обязан доставить к эфенди курьера… – начал я, наблюдая за реакцией Хайруллах-бея. – Не понял…
Мягкие обвисшие щеки толстяка вдруг подтянулись, до этого маслянистые глазки метнули черные молнии, зубы ощерились, и он стал похож на английского бульдога в боевой стойке.
– Разве не вы курьер?
– Я прикрытие, эфенди.
– Тогда почему его здесь нет? У меня мало времени, и мне недосуг развлекаться пустой болтовней. Вы и так опоздали почти на десять минут.
– На то были веские причины. – Мне плевать на них… – брызнул слюной Хайруллах-бей.
В мгновение ока он превратился из толстого, с виду ленивого сибарита в того, кем был на самом деле, – жестокого и коварного мафиози, привыкшего к безусловному подчинению своих шавок.
– Даю вам полчаса, чтобы доставить сюда курьера в целости и сохранности. Иначе… – Э-э, дядя, сбавь обороты!
Я встал с подушек, разогревших мой зад едва не до точки кипения, и, обогнув Хайруллах-бея, направился к окну.
– Не все так просто, эфенди, как вам кажется.
Телохранитель, до этого скромно пристроившийся в углу на оттоманке, истолковал мои намерения посвоему. Видимо, ему показалось, что я недостаточно почтительно отношусь к его хозяину и собрался сделать со священной и неприкосновенной персоной Хайруллах-бея нечто ужасное.
Замычав, словно бык на бойне, он ринулся на меня как пьяница с похмелья на открытый буфет.
Не поворачиваясь к нему, я небрежным движением всадил свой каблук в его солнечное сплетение. И пока он, сложившись пополам, укладывался на пол, чтобы немного подремать, я осторожно отодвинул плотную штору и выглянул в образовавшуюся щель на улицу.
Ну конечно, я так и знал…
– Эфенди! – позвал я потерявшего дар речи Хайруллах-бея. – Не соизволите ли подойти сюда и посмотреть на "хвост", который вы притащили сюда за здорово живешь, а теперь качаете свои права, будто я мальчик на побегушках?
Кряхтя, Хайруллах-бей поднялся и присоединился ко мне.
Вдвоем мы стали смотреть в сторону ресторанчика, где к "фиату" прибавился серый "опель", и тоже с тонированными стеклами. Возле машин кучковались подозрительные типы; один из них, в модных зеркальных очках без оправы, что-то втолковывал остальным, подчеркивая слова скупыми жестами. Все они смотрели в нашу сторону. – Аман[70]… аман…
Хайруллах-бей в растерянности отшатнулся от окна.
– Это люди Низамеддина. Он выследил меня. Аман…
Однако через мгновение от растерянности не осталось и следа. Да, школу выживания, судя по всему, он прошел хорошую…
– Расим! – загремел его голос колокольным набатом.
В комнату вбежал мордоворот, охранявший дверь.
– Зови сюда Неджиба, заприте все входы и выходы, приготовьте оружие! К нам пожаловали шакалы из Эйюба.[71]
Пока Расим бегал за своим товарищем, Хайруллах-бей подошел ко все еще пребывающему в состоянии блаженного покоя телохранителю и вылил ему на голову полный кумган[72] ледяной воды.
Тот открыл мутные глаза и, завидев над собой господина, подхватился словно ошпаренный.
– Остановись, мерет![73] – резко приказал Хайруллах-бей, заметив, что телохранитель, достав пистолет, со злобной ухмылкой нацелил его в мою сторону. – Подай мне телефон.
Тупоголовый болван с видимым сожалением сунул пистолет в кобуру и поторопился принести боссу сработанный под старину телефон на длинном шнуре. – Проклятье!
Хайруллах-бей в ярости швырнул телефон на подушки и забегал по комнате, будто ему кто-то воткнул в зад стручковый перец.
100 
