56 
Американский комбинезон спас Павлова в начале войны, когда по причине нештатной формы (а именно заграничного комбеза) его не допустили к полетам и даже отдали под трибунал, но в результате из всего соединения выжил он один, и трибунал отменили, потому как и без того воевать некому было.
И еще неоднократно спасал Павлова этот комбез в разных ситуациях, о которых здесь и сейчас нет ни места, ни времени рассказывать.
Короче, Спартак вынужден был согласиться с экипажем и нацепил сию бесову одежу, хоть и велика была ему. А что вы хотите? Чужой самолет, чужой экипаж, чужое задание... Стало быть, ни в коем случае нельзя пренебрегать и чужими приметами... Нет, на борт он поднялся в нормальном, советском летном костюме, но пока готовились к вылету, быстренько, за креслом, переоделся в американское. Тьфу-тьфу-тьфу, пронеси, спаси и помилуй.
– Эх, горяченького супчика бы... – пробормотал Беркович.
– А лучше чего-нибудь горячительного, – поддакнул стервец Лешка.
– Погодите, – сказал Спартак, – скоро и горячее вам подадут, и холодное, по полной программе... – Он посмотрел на компас. Пока вроде идем точно. – Штурман, что там с курсом? Не заблудимся в таких облаках?
– Контрольный береговой ориентир через час, – ответил Беркович. – Тогда и узнаем.
Штурман упал средь бутылок пустых,
Мы в облаках заблудились густых... –
себе под нос пропел стрелок-радист на мотив «Крутится-вертится шар голубой».
– Уши оторву, сопляк, – беззлобно сказал Беркович.
– Кончай трепотню, – сказал Котляревский. – Штурман, следи за курсом. Стрелок, следи за воздухом.
Заткнулись вроде. Спартак потянулся за бортовым журналом.
* * *
...Два часа полета. Высота шесть тысяч. Температура в кабине минус тридцать пять. Без конца тянет зевать, голова будто свинцом налита. Спартак приказал надеть кислородные маски. Немного полегчало, в глазах прояснилось. Гудят моторы. Внизу облака, облака, облака. Вверху звезды, звезды, звезды. Противник не показывается. В общем, тоска, товарищи.
Правильно говорят про боевые вылеты бомбардировщиков: «Несколько часов скуки – и несколько секунд ужаса».
– Интересно, а Героев нам дадут? – вдруг спросил неугомонный Лешка.
– Обязательно! – с ехидцей сказал Беркович. – И маршалов дадут. А потом еще раз дадут.
– Не, я серьезно, – не унимался Черкесов. – Вот ежели мы Рейхстаг расфигачим, это ж значит войне конец, а?! Представляете? Всего две бомбы – и мы победили!
На этот раз, кажется, он и в самом деле говорил серьезно.
– У нас другое боевое задание, забыл? – напомнил Спартак.
Хотя и сам не раз представлял себе, как они, при полном параде, прилетают в Москву и там, в каком-нибудь красивом зале, появляются из красных коробочек золотые звезды. Может быть, даже кабинет самого... ну, не обязательно, но почему бы и нет? Это был приказ самого, и они его выполнили с честью. Не каждый день, в конце-то концов, дальняя авиация бомбюжит Берлин, логово бесноватого...
– Кстати, расчетное время, – доложил Беркович. – Поздравляю, товарищи пассажиры, подлетаем к южному берегу Балтийского моря.
Спартак глянул вниз. Сплошные облака, в разрывах между ними ни черта не видать. Спросил:
– Ну и где твой ориентир?
– Я откуда знаю? Где-то там, внизу.
– Умник...
– Ага, вон он, берег, что я говорил!
И действительно: над сушей облачность была значительно реже, и очень скоро они увидели изломанную береговую черту. А там Беркович засек ориентир, и самолет взял курс на следующую контрольную точку – вражеский аэродром Штеттин, откуда до Главной Цели всего ничего... Видимость была прямо-таки исключительной, зенитки береговой охраны молчали, истребители не роились вокруг, и даже не по себе становилось: ну не могло им так везти, не могло, и все.
На освещенном аэродроме вовсю кипела жизнь! Отлично было видно, как выруливают на ВПП крошечные, будто игрушечные, самолетики, снует туда-сюда транспорт обеспечения. И никто непрошеных гостей не замеча...
А, проклятье, заметили!
Один за другим стали включаться посадочные прожекторы, мощные лучи зашарили по небу.
– Изготовиться к противозенитному маневру! – скомандовал Котляревский и покрепче сжал штурвал. Напрягся, ожидая разрывов...
Секунда. Другая. Тишина.
– А чего ж не стреляют? – почему-то шепотом спросил стрелок-радист.
Непонятно...
– Командир... – громким шепотом вдруг произнес Беркович. – Командир, а ведь они нас за своих принимают...
56 
