68 
– Америка – то бардзо добже! Америка – дир франд!
Второй тоже улыбался в шестьдесят четыре зуба, махал сжатым кулаком и выкрикивал что-то совершенно неразборчивое. Сразу видно было, что оба переигрывают, как плохие актеры, – из самых лучших побуждений вообще-то. Третий, не обращая на них внимания, нагнулся над лежащими, проверяя, как там с ними обстоит дело. Все трое были совсем молодыми парнями простоватого вида.
Теперь Спартак рассмотрел кокарду у них на фуражках – орел с поднятыми крыльями, упершийся лапами в нечто вроде полумесяца с большими буквами «WP». Тот же орел и те же буквы – на бело-красных нарукавных повязках. Причем орел, это сразу бросилось в глаза, был украшен короной. Довоенного фасона орелик, а значит, партизаны сии...
Появился четвертый, точно такого же облика, разве что автомат у него на шее висел немецкий, а в руке он держал большой незнакомый пистолет, чью марку Спартак с ходу не смог определить. Судя по тому, как подобрались пареньки, новоприбывший был определенно командиром.
Мимоходом улыбнувшись Спартаку – вполне дружелюбно, но коротко, – он прошел мимо, остановился над очухавшимся Панасом и, нехорошо сузив глаза, произнес:
– О, пане комендант постерунковы... Як ми бардзо пшиемне споткач пана...
Дальнейшее Спартак попросту не разобрал: сплошные «пши» и «пжи». Но вряд ли это была приятная светская беседа: лицо у лежавшего навзничь Панаса закаменело в смертной тоске – Спартак видывал такое выражение, когда человек оказывается нос к носу с костлявой бабусей, которая всюду шляется с косой...
Командир добавил что-то еще – короткое, презрительное. Наблюдая за ним, Спартак отметил для себя: «Порода...» У командира было классическое лицо белогвардейца из советских фильмов: узкое, сухощавое, аристократическое.
Панас, лежа на спине, неловко полез в карман, вытащил портсигар и протянул его стоявшему над ним партизану. Тот, чуть наклонившись, выдернул из пальцев коменданта тяжелую сигаретницу, так, чтобы не соприкоснуться руками, выпрямился.
И с холодным, непроницаемым выражением породистого лица поднял пистолет. Выстрел, другой, третий... Был человек, хоть и поганый, – и не стало человека. Впрочем, Спартака это печальное для кого-то событие нисколечко не огорчило.
Командир отдал какой-то приказ и запрыгнул в бричку рядом со Спартаком, все еще неуклюже сжимавшим в руке «парабеллум». Один из автоматчиков прыгнул на облучок и подхлестнул лошадь, а остальные моментально растворились в лесу. Бричка понеслась в прежнем направлении. Где-то неподалеку, Спартак слышал отчетливо, разгоралась пальба – одиночные винтовочные выстрелы, азартные автоматные очереди, солидное тарахтение пулемета.
Как раз в том направлении они и мчались. «Весело у них тут», – подумал Спартак, по-хозяйски пряча пистолет в карман. Поймав на себе взгляд командира, вполне доброжелательно ему улыбнулся.
Тот лихо отдал честь, бросив два пальца к козырьку украшенной коронованным орлом фуражки, четко выговорил:
– Ротмистр Доленга-Скубиньски, швадрон...
А дальше Спартак опять ничего не понял. Чтобы соответствовать моменту, он тоже отдал честь по всем правилам, но решил пока что излишне не откровенничать и пробормотал:
– Лейтенант Котляр... – и зашелся в натуральном кашле, притворяясь, что глотку у него напрочь забило пылью.
«Ротмистр, – подумал он, – надо же. Как в книжках. Надо полагать, довоенный ротмистр, а значит, возможны осложнения. Не питает ихнее довоенное офицерье особой приязни к Советскому Союзу, чего там...
И все ж таки спасибо тебе, бомбардир Павлов, за американский комбез – не то, право слово, болтаться бы мне на первой же попавшейся крепкой веточке: патроны наверняка пожалели бы, сучары...
Ну хорошо. А как дальше-то выдавать себя за американца? По-ихнему-то я ни бум-бум...»
Наступило неловкое молчание – ротмистр, несомненно, принимавший Спартака отнюдь не за советского летчика (те двое ведь не с бухты-барахты лепетали насчет Америки, видимо, комбинезончик распознали), английским явно не владел. Он только со слегка сконфуженным видом показал на Спартака пальцем, раздельно выговорил:
– Америка... – ткнул себя пальцем в грудь, сказал: – Польска... – и сцепил обе руки в братском пожатии.
Спартак с умным видом покивал, улыбаясь спасителю почти что искренне. Бричка вылетела на открытое пространство, справа показалась деревня. Там что-то нешуточно горело, над крышами вставал столб черного дыма, видно было, как мечутся люди. От деревни неслись еще две брички, набитые вооруженными людьми, а замыкала строй самая натуральная тачанка, запряженная парой, правда, не похожая на легендарные буденновские: облучок и открытая платформа, на которой установлен на треноге «Максим» без щитка. Пулеметчик в военной форме и каске незнакомого образца все еще палил по деревне – сразу видно, без особой стратегической надобности, просто не хотел упускать случая. И возница на облучке был в такой же форме, в начищенных сапогах – и у обоих бело-красные нарукавные повязки. «Серьезно у них тут все оборудовано, – отметил Спартак. – Форма, кокарды, все такое прочее...»
68 
