– Верес!!!
Поздно. Он отработанным, плавным и спокойным движением вскинул руки, словно показывая ученику очередной пасс. Кончики пальцев окутались лучистым сиянием, расчертили воздух светящимися дугами.
Верес закрыл глаза и заговорил, продолжая выплетать мерцающее кружево. Первые линии уже угасали, но на смену им приходили всё новые; узор постоянно перестраивался, перетекал из одного в другой, оставаясь идеально выверенным, гармоничным и завораживающим.
Последнее творение мастера должно быть самым лучшим – картина это, песня, скульптура... или заклятие. Дабы о нем помнили и через века, жгуче завидуя единственной свидетельнице сего беспримерного деяния... которой меньше всего хотелось увековечивать его в своей памяти.
Я отвернулась. И, часто смаргивая, смотрела, как аршин за аршином тает иллюзия, обнажая высокие черные створки.
Последнее слово на последнем выдохе – и тишина. По-волчьи тоскливо взвыл гуляющий по ночной равнине ветер, во двор наконец начал порошить снежок, быстро выбеливая камни. Факельные огонечки на гребне стены замигали, заметались; им вторили поспешно вспыхивающие замковые окошки.
«Пора подавать сигнал нашим», – отстраненно мелькнуло в голове, но я даже не шелохнулась.
Глубокий вдох и задумчивое:
– Надо же как вовремя. Я уж думал, эта проклятая регенерация никогда не закончится!
– Амулет не отдам, – только и сказала я, вставая и поспешно выходя из башенки, чтобы Верес не заметил мокрых дорожек в шерсти на моей морде.
– Неужели я тебя так сильно расстроил? – Как колдун ни старался, изобразить раскаяние ему не удалось – уж слишком прекрасно он себя чувствовал, чудом избежав неотвратимой, казалось бы, смерти.
– Ничего, будет и на моей тропке праздник – когда через недельку-другую ты загнешься от гангрены.
Верес, проследив за моим взглядом, только сейчас ощутил, что обледеневшие носки – плохая замена сапогам.
– Как ты думаешь, этот славный копьеносец не будет возражать, если я одолжу его обувку?
– В крайнем случае снимешь с трупа.
Пожалуй, скоро я так поднаторею в магии, что тоже смогу взять ученика. Во всяком случае, легкий запах паленого, сопровождающий вот-вот откроющийся телепорт, различаю уже безошибочно.
– Так-так-так! – Тайринн даже не сочла нужным прихватить с собой пару стражников или загрызня. Только факел и серебряную сворку, которой выразительно, по-хозяйски помахивала, неспешно приближаясь ко мне по гребню стены.
Я «в ужасе» попятилась:
– Это совсем не то, что ты думаешь! Мы просто разговаривали, дышали свежим воздухом...
Копье за моим хвостом покосилось и упало. Стражник стоймя впечатался в камень, зазвенев кольчугой.
Верес не спеша дошнуровал трофейный сапог и выпрямился.
– Извини, Тайринн. Но если тебе нравится лгать и убивать – будь готова, что однажды с тобой поступят точно так же.
– А как же твои хваленые принципы? – разъяренно прошипела чародейка, мигом сбрасывая личину «милой капризной девочки». Эх, нет здесь нашего скульптора! Какой типаж – гарпии с василисками отдыхают!
– Увы, с кем поведешься...
Я еле успела прижаться к земле, как над моей спиной мелькнули и врезались в ледяной щит огненные стрелы, осыпав шкуру искрами.
– Перебивать собеседник некрасиво, Тай. – Легкость, с которой Верес поставил защиту, насторожила чародейку. Не наклоняясь за выроненной во время атаки сворки, она сделала несколько шагов назад, держа свободную руку за спиной и что-то ею выплетая.
Я предостерегающе зарычала, но Верес и так всё прекрасно видел. В момент, когда подлая чародейская ручонка атакующей коброй метнулась вперед, колдун резко выставил вперед руку, и замысел Тайринн так и остался для меня тайной.
Женщина непонимающе уставилась на свою пустую ладонь. Торопливо повторила пассы, уже в открытую.
Еще раз, чуть по-другому.
И еще.
– Подонок, сволочь, мерзавец! – завизжала она скорее удивленно, чем испуганно. —Ты меня заблокировал!
Верес не ответил. Только, как и хотел, долго, пристально посмотрел ей в глаза – даже не пытаясь что-то в них отыскать, а просто запоминая.
«Я буду с тобой до конца...»
– Прощай, Тай.
– Что?!
Она еще не понимала. Не верила.
Неправда, что от любви до ненависти один шаг. Есть куда более близкие вещи.
Равнодушие. Горечь. Пустота.
Он бы сделал это, как и обещал.
И испоганил воспоминаниями всю оставшуюся жизнь.