39 
Вернее, остервенелой грызней двух тварей.
Я бочком-бочком, тяжело дыша и не сводя с гнома глаз, проскользнула мимо него к двери. Оружейник даже не шелохнулся, продолжая судорожно сжимать рукоять занесенного топора. Выражение лица у него наверняка было такое же, как у меня, когда я впервые увидела эту полупризрачную гадину.
В лицо ударил холодный ветер, взъерошив и без того растрепавшиеся в схватке волосы. С ее начала прошло не больше пяти минут, город по-прежнему утопал в полумраке, цепляясь за сладкий предрассветный сон. Я поспешно и бесцеремонно выдернула из конюшни привычно капризничающего Дымка, но, разгоряченная, вскакивать в седло не стала, а просто побежала по улице наравне с мерином, держа его под уздцы.
Боги, как же я это ненавижу! Раз за разом сжигать за собой с таким трудом наведенные мосты и уходить под стонущий треск рушащихся в пламени опор, делая вид, что там, за спиной, ничего и не было, и всё, кроме жизни, наживное...
Только делая вид.
– В каком-то смысле мы даже оказываем ей благодеяние...
И всё из-за этого проклятого колдуна! Какого лешего я не придушила его еще в овраге, голыми руками или клыками, если так уж хотелось крови? На кой мне понадобилась эта комедия с «честным поединком»?
Хватит, надоело! Сегодня. Сейчас же. Плевать как. Я же бесчувственный и безжалостный монстр, в конце-то концов. Пора оправдывать возложенные на меня ожидания.
Кружащая в небе воронья стая чуть было не попадала замертво душеспасительным повтором знамения и, вразнобой хлопая крыльями, кинулась прочь, поспешно набирая высоту. Крысиное шуршание в домах и мусорных кучах мгновенно утихло, зато вдали завыли, забесновались собаки.
Дымок попытался стать на дыбы, потом попятиться, но с тем же успехом бунт могла поднять взнузданная кошка.
Люди моего вопля не услышали.
Стало чуть-чуть полегче. Я виновато потрепала храпящего мерина по шее и только сейчас сообразила, что продолжаю судорожно сжимать рукоять окровавленного даркана. Зашвырнуть в снег от греха подальше? Жалко, такая штуковина больше тысячи кладней стоит, подберет еще какой-нибудь бандюга. Вернуть Карсту? Ха-ха-ха! И как я себе это представляю? Приоткрыть дверь лавки, сунуть в щель руку с мечом и виновато проблеять: «Вот... прихватила ненароком... вы уж не серчайте»? Да гном наверняка, уже за стражниками побежал.
Ладно, найду потом способ передать, на худой конец с почтовой каретой отправлю. Успокоив свою совесть, я обмотала клинок шарфом и, закинув его поперек конской спины, вскочила в седло.
– К знахарю, Дымок. Да, рискуем, знаю. Но дожидаться заснеженьской [Заснежень – первый зимний месяц]зарплаты тем более не стоит, а значит, надо бы кой-чего прихватить в качестве компенсации.
Светильник я зажигать не стала: за три года даже слепой выучит, что на какой полке стоит. Основную выручку хозяин по вечерам уносил домой, оставляя в стенном тайнике только мелочь для утренней сдачи, которую я и выгребла без зазрения совести. Так, ползарплаты уже отбила. Еще вот этот серебряный кубок прихвачу – и мы в расчете.
Распахнув шкаф, я небрежно провела рукой по шеренге склянок – они так и посыпались на пол, открывая второй ряд без этикеток. Надергав из него с десяток флаконов, я побросала их в сумку. Туда же отправилось несколько мешочков из нижнего ящика стола. Знахарь всё равно не найдет этим травам применения, выкинет или сожжет, как оскверненные нежитью, а мне вовсе не хотелось ждать лета, чтобы заново выкапывать недоступные сейчас коренья или караулить у распускающегося бутона звездолиста, цветущего всего полтора часа одну ночь в году.
Дверь я всё-таки не поленилась, закрыла, зло пихнула ключ в щель над притолокой. По-своему знахарь относился ко мне честно, разбросанные-то баночки он подберет, а вот много ли останется от ушлых городских воришек?
Пока я возилась в лавке, Дымок успел сдернуть накинутый на колышек повод и отойти довольно далеко, но, услышав сердитый окрик, послушно остановился. Перебросив сумку за спину, я кинулась вдогонку и почти сразу же столкнулась с Шалиской. Вернее, сначала досадливо, по-звериному рявкнула и сверкнула глазами на подвернувшегося под ноги человечишку, а потом с неподдельным удивлением – но отнюдь не раскаянием! – обнаружила бабку оседлавшей высоченный колодезный журавель. Перекладина протестующе скрипела, плавно качаясь взад-вперед; судорожно вцепившаяся в нее Шалиска живо напоминала ведьму на метле, торопящуюся вернуться с шабаша до восхода солнца.
39 
