Или еще чего – что кому на тот момент в голову взбрело. Но потом вернулись. Видим, костер погас, а на угольях ты лежишь. Правда, поначалу ни я, ни Муха тебя не признали…
Потом ты закричал и отрубился. Мы подумали, что тебе амбец, и оттащили подальше от костра. А после, когда поставили вариться суп, решили выпить за упокой твоей души. – Тут в голосе бомжа послышалось сожаление. – Но ты вдруг ожил. Такие дела.
– Шверху упал. Ага… – подтвердил Муха, улыбаясь во весь свой щербатый рот, и показал пальцем на потолок.
Леха поднял глаза и увидел в кирпичном своде над костром большую черную дыру неправильной формы. И невольно поежился – будто от пронизывающего ледяного ветра.
Он на миг представил, что продолжает блуждать по подземному лабиринту. Как же ему повезло…
– Ты что там делал? – спросил Пятак.
– Гулял, – пошутил Саюшкин, уклоняясь от прямого ответа.
– Все, что ни есть, то к лучшему, – философски заметил Пятак. – Раньше тут было полно дыма, а теперь благодаря тебе образовалась хорошая тяга. Сидим как возле камина.
Одетый в невообразимую хламиду, с лысой зеркальной башкой, он был похож на буддийского монаха-отшельника из картины какого-то японского художника, на выставку которого Леха попал совершенно случайно. В то время вор старался держаться поближе к заказанному "объекту", весьма злобному и недоверчивому песику очень редкой и дорогой породы, сопровождавшему свою хозяйку даже в туалет. Она была помешана на различных зрелищах, и Саюшкин терся возле нее, незаметно потчуя животное специальной смесью, чтобы прикормить его и приучить к своему виду и запаху.
– А как вы здесь очутились? – быстро спросил Леха, перехватывая инициативу, – чтобы бомжи больше не касались его похождений.
– Да, очутился ты среди своих… – Глуховатый Пятак блаженно улыбался. – Это точно.
Можно сказать, в рубашке родился. Сейчас мы супца похлебаем, а затем картошку испечем, у меня сальцо есть… Водки, думаю, хватит – три пузыря.
– Глухая тетеря… – Морщинистое засушенное лицо Мухи пришло в движение. – Шлучайно очутились. Борода показал. Тут хорошо. Тепло, менты не трогают.
– А как насчет крыс? По-моему, их здесь видимо-невидимо.
Муха хитро ухмыльнулся.
– Чудак человек… – Старый шаромыжник весело подмигнул по-прежнему неподвижному и безмолвному Бороде. – Мяшо шамо в руки идет. От голода тут не помрешь.
– Мясо!? – Леха почувствовал, как к горлу подкатил ком. – Ты хочешь сказать, что?.. – Он недоговорил, лишь показал на котелок, который в этот момент Пятак снимал с огня.
Муха весело хохотнул. Пришла в движение и монументальная фигура Бороды. Он хрипло каркнул несколько раз, – рассмеялся – при этом тряхнув своей неухоженной копной. Но старый шаромыжник поспешил успокоить Саюшкина, уже собравшегося рыгнуть:
– Нет, нет. Там вше нормально. Борода шегодня заработал в магазине на разгрузке продуктов копченые ребрышки. Вот мы их в шуп и положили.
– Уф-ф… – Вор едва усмирил взбунтовавшийся желудок. – Ты ври да знай меру. Крысы… бр-р!
– Наверное, ты еще ни разу не был по настоящему голоден.
Борода говорил как чревовещатель. Казалось, что его хриплый бас звучал из живота. Леха от неожиданности даже вздрогнул.
– Наверное, – не стал спорить вор.
– А потому есть предложение выпить по-единой… – Внушительная фигура Бороды наконец пришла в движение – он начал разливать водку по бумажным стаканчикам.
– Умные слова и, главное, вовремя сказанные. – На удивление, Пятак все услышал.
– Ну, а мы пока второе приготовим… – Муха начал бросать на уголья картошку.
Саюшкин почувствовал, что к нему возвращаются силы, только после третьей порции спиртного. Скитания по подземелью уже начали казаться ему дурным сном. Удобно устроившись на подстилке из нескольких слоев коробочного картона, он блаженно ухмылялся и не очень внимательно прислушивался к трепу бомжей. -… Порядок должен быть, – убеждал собеседников Пятак. – Эти… олигархи совсем зажрались. У всех виллы за бугром. Разворовали страну, туды их мать.
– Тебе-то какое дело? – фыркнул Борода. – Нам что в лоб, что по лбу. Этим по шапке дадут – другие появятся. А простой человек, как был нищим, так им и останется.
– Вот так все и думают, – со злостью сказал Пятак. – Моя хата с краю. Никому ни до чего дела нет. А родина пущай пропадает.
– Тоже мне… патриот выискался. – Борода утробно рыкнул несколько раз – засмеялся. – Нужен ты родине как прошлогодний снег. Она добра и ласкова только к богатым и к тем, кто при чинах. Родина – это то место, где тебя любят или хотя бы не трогают, где тепло и сытно.