66 
– Значит девушка наткнулась на какую-то шушеру. Она имела оружие?
– Конечно.
– И где оно?
– Ее пистолет пока не нашли. По крайней мере, мне так доложили. В данный момент поиски продолжаются. Район вокзала оцеплен.
– Тогда почему она не стреляла?
– Не знаю, – честно признался Артем. – Может, просто не успела.
– Или не решилась, – задумчиво сказал врач.
Любезно распрощавшись с врачом, Артем поторопился к служебной машине. Ему нужно было мчаться на вокзал.
Вечерние улицы были расцвечены разноцветными огоньками, рекламы зазывно подмигивали, мотор мерно шумел, и майор, убаюканный быстрой сменой декораций за стеклом салона, казалось дремал. Так думал водитель, стараясь, чтобы колеса автомобиля не попадали в колдобины – на подъезде к району вокзала их хватало.
Но Артем, прикрыв глаза, раскованно размышлял, будто плыл по течению полноводной реки. В голове что-то начало проясняться, но майор старался не форсировать свои соображения, а терпеливо укладывал их рядком, сплетая канву главной версии. Она казалась ему столь невероятной, что Артем пытался думать о ней как человек посторонний – чтобы не захлестнули ненужные эмоции.
– Товарищ майор! Приехали…
Зычный голос водителя застал Артема врасплох на самом интересном – он анализировал догадки врача-реаниматора. Майор вздрогнул и недовольно ответил:
– Голос у тебя, сержант… Как иерихонская труба.
– Извините, а что это такое? – наивно полюбопытствовал водитель; он был еще совсем молод.
"Святая простота…" – подумал Артем, но ничего не сказал, лишь небрежно отмахнулся, торопясь навстречу сотруднику городского угрозыска, который возглавлял оперативную группу; майор связывался с ним по радиотелефону, когда машина выезжала из ворот больницы.
Ветер затих, и смог начал медленно опускаться на город. В воздухе витали запахи нефтепродуктов и серы – будто разверзлась преисподняя. Ночь дышала как астматик – тяжело и хрипло.
Глава 18
Город будто по мановению волшебной палочки превратился в запутанный лабиринт и стал чужим и опасным. Саюшкину казалось, что он никогда прежде не видел ни улиц, ни проспектов, ни разнокалиберных питейных заведений, куда он любил хаживать.
Несмотря на то, что Леха шел со своим драгоценным рюкзаком по задворкам, – если так можно было назвать разнообразные улочки и переулки, переплетающиеся в сеть, наброшенную на центральную часть города, – ему чудилось, что почти все прохожие узнают его и оборачиваются, чтобы посмотреть вслед. От таких мыслей страхи вора увеличивались, и он с огромным трудом удерживал ноги, готовые помимо его воли перейти на бег.
Саюшкин не знал, куда ему податься.
Он прикидывал так и эдак, вспоминал друзей-приятелей, однако все выходило на то, что рассчитывать на кого-либо из них ему не приходится. В лице Крота и Фольке он исчерпал весь свой лимит дружеской поддержки. К Бубенцову теперь ему путь был заказан, а что касается Марлена-Макса, то Леха просто боялся к нему обращаться. И вовсе не из-за того, что сомневался в приятеле. Отнюдь. Фольке был глубоко порядочным и храбрым человеком и приютил бы Саюшкина в любом случае.
Но подручные Микиты уже знали, где можно найти Леху. А это было очень опасно. В том числе и для Макса. Саюшкину вовсе не хотелось, чтобы Фольке отправился вслед Верке.
Притом самым кратчайшим путем и без пересадок.
Может, легавые псы Москаленко и не имели никакого отношения к убийству Верки (в чем вор почти не сомневался), но лучше лишний раз перестраховаться, нежели сожалеть о своей глупости, летая над землей в виде какой-нибудь прозрачной субстанции или облака.
Где найти пристанище? Где!? Умей душа кричать, Лехин отчаянный вопль долетел бы до луны. Но этот крик слышали лишь мозги Саюшкина, повернутые от страха набекрень…
Он шатался по городу до вечера – бессмысленно и в полной безнадежности. Когда мимо проезжали милицейские машины, Леха скукоживался, пытаясь стать не только незаметным, но и вообще маленьким как гном.
Глядя на окна домов, которые начали зажигаться, Саюшкин с тоской вспоминал свой любимый продавленный диван, и телевизор, и теплые тапочки, и вечерний чай с лимоном… Все это вдруг отдалилось так стремительно и так далеко, что виделось словно через подзорную трубу.
Конечно, можно было присоседиться к бомжам, но Леха, когда начинал об этом думать, внутренне содрогался – уж лучше пустить себе пулю в лоб или залезть в петлю, чем опуститься ниже бордюра, в грязь и полное свинство. Привычка к комфорту (пусть весьма относительному и не всегда сытому) удерживала Саюшкина на тонкой грани между тюрьмой и волей прочнее, нежели все иные соображения вместе взятые.
66 
