— Слыхивал я краем уха и про подобное, — сказал Пушкин. — Не нравится мне тот, кто там сидит, тем более когда их столько… Говорят еще, что хозяин такой вот вещички, когда умрет, получит в лице этой твари из склянки настойчивого проводника в те места, куда ни один здравомыслящий человек не станет стремиться…
— А если я вам скажу, что это вздор?
— Все равно.
— Послушайте, — тихо, серьезно произнес князь. — Вы, я вижу, чертовски капризный клиент… Скажите в таком случае, что вам самому нужно?
— А вы можете предложить что-то еще?
— Едва ли не все, что вам может прийти в голову… — Князь сделал широкий жест. — В этой комнате найдется множество полезнейших предметов… скажите только, чего вы хотите.
— Ничего.
— Я так и не могу понять, что это — убежденность или глупость? — заметно теряя терпение, спросил князь. — Ведь вам самому, вам лично ни эти бумаги, ни кольцо не нужны. Ну зачем вам умение двигать неодушевленные предметы? Уж безусловно вы не собираетесь управлять картами в колоде или изумлять девиц, заставляя плясать ломберный столик… Привезете все это начальству, вас похлопают по плечу и в виде поощрения предложат еще какое-нибудь дельце, на котором вы уж точно сломаете шею… Ну, могут еще выхлопотать медаль, следующий чин… Не мелко ли?
— А вам зачем это все? — спросил Пушкин. — Коли уж шкафы у вас и без того ломятся от чудесных и диковинных предметов? Зачем вам умение управлять статуями или деревянными птицами, какими торгуют на ярмарках? Не хотите же вы начать карьеру фокусника в балагане? «Карраччоло — укротитель стульев и подсвечников!» Не могу представить вас в столь пошлой роли. Можно, конечно — я с этим уже сталкивался — совершать с помощью этого умения убийства за щедрую плату… Но это опять-таки мелко, и человеку вроде вас выгоду принесет мизерную…
Лицо князя было мечтательным и чуточку отсутствующим. Он словно бы расслабился на краткое мгновение.
— Мизерная, говорите, выгода? Ну, это как сказать… — и тут же спохватился. — Любезный друг, а почему бы вам не признать, что и у человека вроде меня бывают коллекционерские страсти? Капризы пресыщенного аристократа?
— Простите, но мне плохо верится… — сказал Пушкин твердо. — У вас должна быть некая цель, я только не понимаю, какая… Но вряд ли она добродетельна. А потому все, что у меня есть, следует держать от вас подальше…
— Это ваше последнее слово? — без малейшего раздражения, очень деловито спросил князь.
— Да, разумеется, — сказал Пушкин. — Что бы вы ни предлагали…
С невозмутимым видом князь кивнул — и только в следующий миг Пушкин понял, что кивнул не ему, а кому-то за его спиной. Он вскочил на ноги, но было поздно — несколько сильных рук схватили его так, что пошевелиться не было никакой возможности, а чья-то сильная ладонь еще и вцепилась в волосы, удерживая голову так, что смотреть он мог только вперед. Ногти на этих пальцах были не короче, чем у него самого, больно царапали кожу, словно и не ногти это были, а… Он с содроганием увидел краем глаза, что вцепившаяся в его локоть ручища хотя и не отличалась почти от человеческой, но кожа на ней была коричневая, морщинистая, как кора старого дуба, покрытая пучками жесткой черной щетины.
— Вы ужасно самонадеянны, молодой человек, — наставительно сказал князь, выпрямившись во весь рост. — Точнее говоря, вас подвело неумение выстраивать логические размышления до конца. Не стану скрывать, я и в самом деле не могу отобрать у вас силой то, что мне нужно… Но отчего вы решили, что и во всем остальном вам обеспечена полная неприкосновенность? — Он улыбнулся уже без тени дружелюбия. — Вы все же отдадите мне то, что меня интересует, совершенно добровольно. Так и скажете: «Возьмите, будьте так добры…». Этого будет достаточно.
— Мой друг…
— У вашего друга, поверьте, сейчас выше головы собственных хлопот, — сказал князь. — Вот уж не до того, чтобы озабочиваться вашей судьбой… Я догадываюсь, что вы спрятали бумаги в какой-нибудь банк. Но это ничего не меняет, вы попросту сами возьмете их оттуда, сами отдадите их мне, но сначала отдадите кольцо…
Он небрежно повел указательным пальцем, и Пушкин почувствовал: его ноги отрываются от пола. Пленившие его создания, обладавшие нечеловеческой силой и невероятной хваткой, потащили его в угол гостиной, к невысокой двери. Он пытался было сопротивляться, но не было никакой возможности.