27 
— Молодой человек! — прямо-таки взвился профессор. — Вы мне представляетесь весьма неглупым и многообещающим юношей, а потому по-дружески предостерегаю от упрощения! В чем-то вы совершенно правы: достаточно простого глиняного шарика с короткой каббалистической надписью… но вы не представляете себе, какими долгими и обширными были те практики, что привели в конце концов к созданию шарика!
— Простите, об этой стороне я как-то не подумал…
— Не смущайтесь, у вас еще все впереди. Главное, бойтесь упрощать. В конце-то концов, даже создание прозаической булки требует предварительно овладеть сложной практикой, наработанным поколениями опытом. Что уж говорить о магии. О чем бишь я? Да, так вот — я не сомневаюсь, что какие-то бумаги он возит с собой, сжечь их вместе с остальным было бы весьма неосмотрительно…
— Вот только поймать осталось, — сказал барон.
— Совершенно верно, — кивнул граф. — Профессор, нет ли у вас каких-нибудь догадок по поводу того, как нам его искать?
— Искать?! — профессор Гаррах уставился на него прямо-таки недоумевающе. — Простите, но это уж дело агентов, сыщиков, или как там они у вас называются… Граф, я вас чрезвычайно уважаю еще и за то, что вы постоянно приносите великолепную пищу для ума… но я вынужден в который раз повторить: из меня сыщика не получится. Не оттого, что у меня есть какие-то моральные препоны, ничего подобного… Я добросовестно пытаюсь довести до вас нехитрую мысль: обычными полицейскими методами, то есть разнюхиваньем, расспрашиваньем и рысканьем по подозрительным местам, вы здесь ничего не добьетесь. По весьма существенной причине: вы имеете дело с тайными, по-настоящему тайными обществами…
— Масоны? — оживился барон.
— В вашем возрасте и при вашей службе стыдно отвлекаться на подобных клоунов! — фыркнул профессор. — Это именно клоуны, играющие в свои ритуалы, как дети в лошадки. Настоящие тайные общества, составленные из тех, кто пользует магические, чернокнижные практики, насчитывают многие сотни лет. Многие! Некоторые достойные уважения и доверия источники и авторитеты полагают даже, что речь идет о тысячелетиях. Вы представляете, какая изощренность в выживании, сохранении тайны и умении оставаться незаметными присуща людям, которых, не забывайте, столетиями преследовала инквизиция, а до того, как гласят иные рукописи, некие аналогичные департаменты еще античных времен? И полагаете, что ваш покорный слуга, потолкавшись там и сям, поболтав с теми и с этими, способен в одночасье обнаружить тех, кого инквизиция в пору своего расцвета и всемогущества не смогла искоренить полностью? Вы, право, мне льстите, граф… И совершенно зря.
— Ну, простите, — сказал граф с бледной улыбкой. — Меня все это время не оставляла надежда: вдруг каким-то чудом что-то у вас да получится…
— Не тот случай, — отрезал профессор. — Я не чудотворец. По-моему, я вам уже говорил однажды: плюньте вы на гордыню и отправляйтесь в Рим. Попытайтесь наладить отношения с инквизицией. Она существует до сих пор, пусть и не в прежнем виде…
— Я пытался, профессор, — сказал граф. — Дело не в гордыне. Со мной там не захотели разговаривать, притворяясь, будто не понимают, о чем я прошу, что имею в виду. У меня создалось впечатление, что нас не воспринимают всерьез…
— Повсюду обскуранты!
— Увы… По крайней мере, вы нам дали какое-то направление.
— Слушайте, — сказал барон. — Мне тут пришло в голову… А может, в Италии поискать? Не зря же ваш прохвост, Александр, действует в самом сердечном согласии с Руджиери…
— С кем? — рокочущим, жутким шепотом спросил профессор.
— Руджиери — это тот кукольник, про которого мы вам рассказывали, — пояснил граф. — Флорентиец. Знаете, мне приходит в голову, что барон может оказаться прав. С самого начала выглядел странным этот сердечный союз. Если Ключарев сам доискался до некоего умения, — зачем ему обычный кукольник? Если кукольник и сам умел использовать неодушевленные предметы — зачем ему Ключарев? Можно предположить, они друг друга дополняют. У обоих нашлось что-то, чем он поделился с сообщником…
— Очень интересно, — тихо произнес профессор. — Триста лет назад обитал во Флоренции некий Руджиери. Точное имя неизвестно, одни источники именуют его Ансельмо, другие — Томазо. Но одна подробность остается неизменной: этот Руджиери, мало того что баловался алхимией и магией, оказался якобы впутанным в чрезвычайно грязную историю, как две капли воды похожую на вашу. Богатый скряга, алчный наследник… и мраморная статуя, которую Руджиери оживил и использовал для убийства. История каким-то образом всплыла наружу, заинтересовалась инквизиция, Руджиери пришлось бежать. Подробности известны плохо, серьезные исторические хроники эту историю упоминают вскользь, и о ней известно главным образом из тех сочинений, что, выражаясь высокопарно, в научный оборот не введены.
27 
