Быть может, лет сто назад, во время плантаторов, последних индейских войнушек и каучуковой лихорадки, эти края и кипели насыщенной жизнью. Но уж, безусловно, не теперь – сначала они, не останавливаясь, проехали насквозь небольшой бедноватый городок, потом снова оказались в здешнем чистом поле: плоский ландшафт, чахлые рощицы, кустарник, иногда справа или слева промелькивают дома старинного облика, то ли нежилые, то ли просто не содержавшиеся в надлежащем порядке...
– Далеко еще? – спросил Мазур, которому тут вовсе не нравилось.
– Почти приехали. Сейчас свернешь налево, вон там, где развалины, поедешь прямо, дорога там одна...
Он свернул возле полуразрушенного дома – сразу видно было, что тут ни при чем ни военные действия, ни природные катаклизмы вроде всемирного потопа. Дом попросту развалился от старости и всякого отсутствия надлежащего ухода. Первый этаж еще держался, но крыша провалилась, второй этаж походил на декорацию к очередному фильму о развязанной проклятыми империалистами ядерной войне, от деревянной галереи остались сущие огрызки.
– Надеюсь, вы живете не здесь? – кивнул Мазур на унылые развалины.
– Слава Пресвятой Деве, до этого еще не дошло... Здесь давно никто не живет. Примерно с восемьсот двадцатого года. Последний хозяин во время войны за независимость держал сторону испанской короны, ему пришлось бежать со всем своим семейством, и генерал Грау потом распорядился, чтобы дом изменника никто не трогал – пусть ветшает и разрушается сам по себе, как печальное напоминание... Генерал сидел на коне примерно вон там, у толстого пня...
– Позер он был, ваш генерал.
– Это наш национальный герой и отец-основатель, – сухо сказала Кристина.
– Ну, одно другому не мешает, – заключил Мазур, подумав. – Верно? Черт возьми, как романтично, словно сама История прошествовала поодаль, шелестя мантией... Туда, я так прикидываю?
– Да...
Мазур уверенно повел машину к невысокой каменной стене, окружавшей длинное двухэтажное здание, показавшееся поначалу очень знакомым. Чуть позже он сообразил, в чем тут дело – именно такие старинные дома с галереями, высокими острыми крышами и маленькими балкончиками он видел в приключенческих фильмах и на картинках. Что ж, киношники и художники, надо полагать, черпали вдохновенье в реальной жизни...
Он остановился перед высокими деревянными воротами, потемневшими от времени и проливных летних дождей. Похоже было, что их не красили с тех самых беспокойных и романтических времен генерала Грау, позера и отца нации, основателя аж четырех независимых государств и фантастического бабника, восторженного поклонника Наполеона, по злой иронии судьбы умершего на руках английского врача...
Ворота тут же распахнулись, с натужным скрипом, сделавшим бы честь любому готическому роману. Медленно заводя машину на обширный двор, Мазур увидел справа просто одетого низкорослого человечка, судя по иссиня-черным волосам и чертам лица, с изрядной примесью индейской крови. В правой руке привратник держал старый, но надежный маузеровский карабин.
– Осажденный форт, а? – понятливо спросил он.
– Есть основания, – кратко ответила Кристина.
«Ну, это нам знакомо, – подумал Мазур, шагая вслед за девушкой к обветшавшей парадной лестнице (привратник плелся сзади в качестве то ли конвоя, то ли почетного эскорта). – Захиревшие дворянские гнезда, бледные призраки былого великолепия...»
С его собственными предками перед революцией обстояло примерно так же: и гербы имелись, и длинные родословные, а вот фамильные усадьбы находились в таком же состоянии...
Впрочем, обширный холл поддерживался в приличном виде: половицы не провалились и даже выкрашены; нигде не заметно ни паутины, ни собравшихся на посиделки мышей; со стен то любопытно, то сурово таращатся дамы в воздушных платьях, с голыми плечами и умилительными локонами; сеньоры в тесных, наглухо застегнутых мундирах и безукоризненных фраках, парочка даже в камзолах с пышными кружевными жабо и классических париках.
– Впечатляет, – сказал он, перехватив взгляд Кристины. – Вот только... Где же конкистадоры в парадных кирасах?
– Наш род все же не настолько древний, – ответила она напряженно. – Дворянское достоинство наш предок получил при Филиппе Четвертом.
– Это когда, простите? Не забудьте, что вы разговариваете с простолюдином из австралийских степей...
– В тысяча шестьсот двадцать втором.