Начавший было оживать пленник получил еще раз – на сей раз от лба в цивильном. Началась долгая канитель с писанием протоколов, извинениями полицейских чинов, писком их сотовых телефонов, оживленных переговоров с частым употреблением слов «дипломатико руссо», загадочно-деловым появлением и быстрым исчезновением мрачных личностей в форме и в штатском, словно штамповавшихся молниеносно некой скрытой за поворотом коридора машиной, жалобными стенаньями главного менеджера, взывавшего к вековой славе отеля и пресвятой мадонне, деве сантакрочийской...
Наконец все кончилось. Исчезли мрачные чины, прихватив с собой полумертвого от ужаса пленника и кидая на него нетерпеливые взгляды гурманов, удалился на пост топтун (в уголке получивший от Кацубы зелененькую бумажку с ликом не самого дешевого президента), дольше всех на сцене продержался главный менеджер, но и от него в конце концов удалось отделаться, заверив, что знатные постояльцы понимают всю уникальность ситуации, но зла не держат и не собираются съезжать, равно как и распространять унизительную для престижа отеля информацию.
Примерно через полтора часа Мазур вновь сидел со спутниками в том же «линкольне», неизвестно куда плывшем по ночному городу. Заезженный оборот, конечно, но столица и в самом деле сияла мириадами огней, радужным разноцветьем реклам, над фонтаном, помнившим еще Боливара, сплетались лазерные лучи чистейших спектральных оттенков, а толстенные плети винодука были освещены собранными в загадочные вензеля гирляндами лампочек.
– Хвоста нет, – доложил шофер.
– Еще бы, – удовлетворенно хмыкнул Франсуа. – После давешнего переполоха они на всякий случай подальше отодвинулись...
– Второй-то ушел, – сказал Мазур.
– И хрен с ним, – беззаботно ответил Франсуа. – Из того, что имеется в тенетах, быстренько выдавят все, что знает... В общем, ручаться можно, что ничего особенного он не знает, пешка дешевая, но ниточка потянется, и конкуренты наши на время притихнут...
– Это обязательно было – его брать? – спросил Мазур.
– Кирилл, я же вас не учу, как работать на глубине... – сказал Франсуа предельно мягко, но все равно это прозвучало легкой недвусмысленной выволочкой.
– Извините.
– Глупости...
– Был еще вопрос, но не знаю теперь...
– Отчего же. Спрашивайте.
– А не мог этот агрессор оказаться человеком из ДНГ? Или иной аналогичной конторы?
Рассмеялись все трое – и Франсуа, и Кацуба, и немногословный шофер.
– Ну что вы, так дела не делаются, – сказал Франсуа. – Они здесь не дураки. В любой стране тайная полиция накопила огромный опыт по незаметной проверке постояльцев. Создается совершенно невинная ситуация, очаровательная горничная или ненароком забредший водопроводчик потрошит чемоданы и ящики стола с наработанной сноровкой, и у него обязательно есть надежное прикрытие, полицейских профессионалов внезапным возвращением в отель почти никогда не накроешь. Успели бы вывести своего человека из неприятной ситуации. Нет, это сторонний, уверенность железная. Кстати, имейте в виду, когда мы приедем в «Голубку» – за столиками не следует особо распускать язык, народ там случается всякий, да и не прикормленные заранее топтуны порой забредают, но в будуаре у Кончиты можете держаться свободно.
Девочка надежная, проверенная, да и апартаменты всякий раз детекторами обшари-ваем...
– Кончита, конечно, девочка проверенная, – со смешком бросил Кацуба.
– Это ты в смысле вечера?
– Ну не в отель же возвращаться, – не моргнув глазом, сказал Кацуба. – Да и каперанга надо подлечить, чтобы в другой раз привидения не мерещились.
– Ладно, – подумав с полминуты, кивнул Франсуа. – Я и сам, судари мои, впервые попадаю в столь роскошную ситуацию, словно скроенную по голливудским шаблонам. Надо использовать случай на всю катушку – а то в следующий раз, чует мое сердце, буду ползти где-нибудь по пустыне с сухою корочкой в кармане... Влево, Рик.
– А то я не знаю, – проворчал шофер.
Они оказались в новой части города, современнейшей, роскошной и насквозь безликой – широченная улица с фонарями, словно позаимствованными из фантастических фильмов, довольно приличные для Латинской Америки небоскребы, стекло, сталь, игра бликов на гигантских гранях высоченных кубов, призм и параллелепипедов, нервическое мельтешение реклам, река лаковых автомобилей... Мазур ощущал себя киногероем – и фильм был отнюдь не шедевром.