– Вы из тех, кого невозможно забыть, Анна…
– Даже после всех ваших похождений в Париже и побед над столькими красотками, от очаровательной трактирщицы Луизы до Мари де Шеврез?
Д’Артаньян почувствовал, как запылали у него кончики ушей. Воровато оглянувшись на слуг, отстававших на три корпуса, он растерянно пробормотал:
– Кто вам рассказал эти глупости…
– Тот, кто был неплохо осведомлен о ваших славных свершениях на тех полях, где вместо валькирий порхают амуры…
– Вздор, – сказал д’Артаньян. – Сплетни, злые языки… Все это время я думал только о вас…
– Почему вдруг? – спросила она с той восхитительной наивностью, что женщинам дается так легко, а мужчин повергает в полнейшую растерянность. – У вас было столько возможностей, чтобы выбросить из головы скромную путешественницу…
Д’Артаньян был уже не тот наивный и робкий юнец, что пару месяцев назад пустился в путь из Тарба, не сделав на этом свете ровным счетом ничего примечательного. И он решился.
– Потому что я люблю вас, – сказал он из-под надвинутой на лицо шляпы, и это далось тем легче, поскольку он не видел ее лица, ее глаз и мог притвориться, что говорит с самим собой или с воображаемым предметом страсти неземной, как это частенько случается в сладких грезах.
Девушка рассмеялась:
– Самое подходящее место для объяснения в любви – пустынный берег скучного канала, шпионская поездка…
– Это звучит, как стихи, – сказал расхрабрившийся д’Артаньян. – Пустынный берег скучного канала…
– Вы, часом, не пишете стихи?
– Нет, – честно признался гасконец. – Я их и не читал-то почти. Однажды, честно, попробовал сочинить… О вас.
– И что у вас получилось?
– Вы будете смеяться.
– Честное слово, и не подумаю.
– Правда?
– Честное слово, я же сказала.
– Как это ни странно, я люблю вас, Анна… – осмелился предать гласности свой единственный опыт версификации д’Артаньян.
– А дальше?
– А дальше у меня не получилось, как я ни бился, – убитым голосом сознался д’Артаньян. – Не выходит, хоть тресни…
– Должно быть, все оттого, что я не внушаю вам достаточно сильных чувств… – сказала она.
– Как вы можете так думать! Просто я… я, честно говоря, не получил никакого образования, в нашей глуши неоткуда было взяться поэтам… Вы – другое дело, вы ведь живете в Париже…
– Детство и юность я провела большей частью в Лондоне. Так сложилось. Но вы правы, там тоже достаточно поэтов…
– Это у англичан-то? – изумился д’Артаньян. – Вот уж в чем их не подозревал, так что в сочинении стихов!
– И совершенно зря. Хотите послушать, что сочинил однажды для меня один английский поэт?
– Пожалуй, – буркнул он недоверчиво. – Посмотрим, на что они там способны…
Анна, сдвинув шляпу и открыв лицо легкому ветерку, резвившемуся над каналом, напевно, мечтательно продекламировала:
- – Блаженная пора признаний затяжных!
- Красотки до утра готовы слушать их.
- А кто любви урок покамест не постиг —
- Пускает в ход намек, зовет на помощь стих.
- Хоть лето – мать утех, зиме свои под стать:
- Любовь – игра, доступная для всех,
- Чтоб ночи коротать…
Что скажете?
– Неплохо для англичанина, – великодушно признал д’Артаньян. И тут же осведомился ревниво: – Должно быть, он ухаживал за вами?
– Шевалье… Он был гостем моего отца. Мне тогда было четырнадцать лет, а ему – пятьдесят…
– А, это другое дело, – мгновенно успокоился д’Артаньян. – Пятьдесят – это уже глубокий старик…
«Решено, – подумал он. – Когда с заговором покончат и у меня будет свободное время, немедленно отправлюсь в ту книжную лавку, где у меня кредит, заплачу долги и потребую столько стихов, сколько хозяин в состоянии предоставить, пусть даже придется нагрузить книгами повозку. Черт побери, сумеет же, наверное, человек, прочитав пару сотен стихов, сам написать что-нибудь складное?!»
– Почему вы замолчали, шевалье? – с любопытством спросила девушка. – Все-таки ревнуете к призракам, существующим только в вашем воображении?
– Да что вы, – сказал д’Артаньян и перевел разговор на менее опасную тему. – Кто был тот человек, которого вы привели? Какой-нибудь высокий сановник двора статхаудера?
– Шевалье, вы совершенно не разбираетесь в нидерландских порядках… Двор, собственно, никаким влиянием не пользуется. А самые бедные и менее всего влиятельные в Нидерландах люди – государственные чиновники… Это был известный зюдердамский делец, миллионер. У него есть во Франции обширные финансовые и торговые интересы, и однажды ему сумели объяснить, что он может все это сохранить только в том случае, если будет поддерживать особые отношения с монсеньёром Ришелье… А у вас, кстати, откуда взялось столько золота? Когда я вошла, вы как раз высыпали на стол целую груду…