Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
42 
– С величайшей готовностью! – воскликнул Пишегрю. – Не сомневайтесь, я ему сумею заморочить мозги… Вот только… Я совершенно обнищал…
– Эге! – воскликнул д’Артаньян. – А остаток от тех двухсот пятидесяти пистолей? Зная вас, легко догадаться, что исполнителям вы заплатили не так уж много, львиную долю оставили себе… Де Невилету вы дали пятьдесят пистолей, вряд ли тем, с Сен-Жерменской ярмарки, перепало больше…
– Говорю же, мне в последнее время страшно не везло, что в кости, что в карты… И Мюзетта, не забывайте! Очаровательное создание, но у меня сложилось впечатление, что золото она попросту плавит и хлебает столовой ложкой, столько его на нее уходит! Д’Артаньян, я же все вам рассказал и согласился осведомлять вас обо всем, что мне только станет известно…
– Черт с вами, – сказал д’Артаньян, кладя на стол, на свободное местечко меж опорожненными бутылками, десять пистолей. – Хватит вам за глаза, если не будете роскошествовать. Вполне может быть, получите еще… если принесете что-то толковое.
– Все сделаю!
– И избави вас бог меня обмануть!
– О, что вы, что вы! – энергично запротестовал Пишегрю. – Я все понимаю, куда же мне из Парижа… Чтобы жить здесь спокойно и дальше, придется служить честно… откровенно говоря, я всю жизнь мечтал прилепиться к кому-то сильному, а кто нынче сильнее кардинала? Будьте уверены, я не подведу…
– Да уж постарайтесь, – сказал д’Артаньян, коротко поклонился и направился к двери.
Он впервые в жизни покупал шпиона – и чувствовал себя премерзко, словно в нечистотах вывалялся с ног до головы. Но что прикажете делать, если ваши враги не желают встречаться с вами в честном поединке? Кардинал Ришелье прав – это гнусно и противно, но порой необходимо. Хотя бы для того, чтобы вовремя узнать о грозящих Анне опасностях, а ведь есть еще и кардинал, и Франция…
Еще во время разговора с бывшим приятелем у него благодаря тонкому слуху охотника возникли подозрения – и теперь, твердо решив их проверить, д’Артаньян подкрался к двери на цыпочках и внезапно что есть силы толкнул ее от себя.
Послышался короткий вопль, словно нечаянно придавили кошку. Слуга, выглядевший уже не таким сонным, сидел на своем естественном седалище, разбросав ноги, глупо таращась на д’Артаньяна и прижимая ладонь к ушибленной щеке, которая на глазах становилась синей.
– Подслушивать нехорошо, – наставительно сказал д’Артаньян, заведомо зная, что его поучения ни к чему не приведут, ибо слуги как подслушивали у замочной скважины с начала времен, так и будут это делать, пока стоит мир.
Пишегрю выскочил следом в совершеннейшем расстройстве:
– Д’Артаньян, погодите! Не можете же вы просто так уйти! Ведь если Росне или кого-то из его людей схватят, они меня выдадут, мерзавцы, чтобы спасти свою шкуру! А я вам еще пригожусь, вот увидите!
– Честь имею сообщить вам, господин маркиз, что их уже схватили, всех до одного, – сказал д’Артаньян, кланяясь.
– Но ведь…
– Не тряситесь, Пишегрю, – сказал гасконец презрительно. – Вы что, не поняли? Вас бы давно уже навестили господа стражники, но я вовремя договорился с комиссаром насчет кое-каких тонкостей следствия… Смотрите только, не разочаруйте меня!
И он вышел на улицу, где Планше держал поводья его коня, а рядом стояли Любен, слуга де Варда, и лакей Каюзака, такой же рослый, как хозяин.
– Итак? – спросил де Вард.
– Ну разумеется, – сказал д’Артаньян. – Наш друг милорд Винтер. Он все еще обретается на улице Вожирар, дом семьдесят пять.
– Черт возьми! – рявкнул великан Каюзак. – У меня чешутся руки вышибить там дверь и…
Его прервал отчаянный, полный смертельного ужаса вопль, раздавшийся в доме, который д’Артаньян только что покинул. Не теряя ни мгновения, ничего еще не соображая толком, гасконец бросился назад.
Навстречу ему, оглушительно топоча, несся слуга, не то что стряхнувший сонливость, а бодрый и проворный, как сто чертей. Завидев д’Артаньяна, он отбросил окровавленный кинжал, повернулся и кинулся вверх по узкой кривой лестнице.
Д’Артаньян вломился следом за ним в прихожую, но далее преследовать не стал, кинувшись к распростертому на полу Пишегрю в испятнанной кровью несвежей рубашке. Опустился рядом с ним на колени и поднял его голову.
И с первого взгляда определил, что помощь тут не поможет, – перед ним было безжизненное тело. Вскочив, он бросился в комнату маркиза и, увидев распахнутое настежь окно, не колеблясь, выпрыгнул на улицу тем же путем, каким только что проследовал убийца.
42 
