Особенно,... 
103 
Когда мы подъехали к дому деда, почти вся деревня уже спала. Но в окнах моего будущего наследства свет еще горел – Артем Тарасович обычно ложился спать поздно, а вставал с первыми петухами. Как-то в порыве благородства дед составил завещание, где указал меня своим преемником на тернистой деревенской ниве. Я тогда лишь посмеивался с его блажи, но теперь мое мнение в связи с последними событиями начало колебаться.
Лучше быть бедным крестьянином, чем богатым покойником…
– Ты чего так поздно? – начал было бурчать дед, но затем крепко обнял и поцеловал, пустив старческую слезу.
Раньше он меня особо не баловал любовью и вниманием, но с годами его привязанность ко мне начала расти в геометрической прогрессии.
– Деда, мне нужно на время спрятать моих друзей, – не стал я кривить душой и плести ему небылицы. – Тут у тебя тихо и спокойно, пусть поживут неделю-другую.
– Еврей? – спросил он, присмотревшись к Берману.
– А что такое!? – взбугрился Лева, усмотрев в вопросе антисемитскую направленность.
– Станька, неужто новая власть преследует евреев? – Дед сокрушенно покачал головой и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ладно, пусть обустраиваются. В войну их спасали, хоть фриц и дюже лютовал, и нынче как-нибудь справимся с задачей…
В годы войны прабабка и впрямь приютила еврейскую семью и прятала ее до самого прихода наших. В начале семидесятых они выехали в Израиль и с той поры постоянно присылали в деревню посылки, чем вызывали немалый ажиотаж как среди односельчан деда, так и в среде сотрудников комитета госбезопасности, усматривавших в благодарности спасенных некий антисоветский подтекст. Артема Тарасовича вызывали в "контору" раз двадцать, но он был еще упрямей меня и наотрез отказался устроить отлуп своим старым друзьям. В общем ему было плевать на посылки – с материальной точки зрения – но он считал, что негоже обижать людей, которые действуют от чистого сердца.
В конце концов от деда отстали – что возьмешь с забитого крестьянина? Сажать его было не за что – дед Артем числился в передовиках и даже был представлен к ордену, который ему так и не дали; похоже, тут подсуетилась "контора" в отместку за строптивость. А к политике он относился равнодушно и благоразумно держал язык за зубами, хотя к нему косяками ходили деревенские сексоты, чтобы за бутылкой раскрутить его на откровенность. Но хитрый дед с удовольствием пил чужую казенку – хотя любил самогон собственного изготовления – и вешал тайным помощникам гэбистов лапшу на уши, рассказывая о своих успехах на любовном фронте и на рыбалке; и не более того. Притом старался не оставаться с этими проходимцами наедине – во избежание наговора – и обычно звал к столу всех соседей мужского пола.
– Станька, как насчет?.. – Дед выразительно щелкнул себя пальцем по горлу.
Мы еще не успели умыться с дороги, как он уже приготовил ужин. Не без задней мысли, я попросил Эллу накрыть на стол. Она с радостью согласилась.
– Дед, ну зачем спрашивать? Тащи. Только ту самую, заговоренную.
Артем Тарасович, единственный из всей нашей небольшой семьи, называл меня Станькой.
С самого детства. Его пытались наставить на "путь истинный", указывая на неблагозвучность производной от моего официального имени, но упрямец даже ухом не вел. Мне поначалу тоже не нравилась такая интерпретация – это когда я начал самостоятельно мыслить – но впоследствии до меня дошло, что дед просто наслаждается произношением уменьшительно-ласкательного имени и вкладывает в него всю свою любовь и привязанность к внуку. И теперь, когда он называл меня Станькой, в моей душе расцветал благоухающий букет нежности к этому в общем-то суровому нелюдимому старику, а затем подкатывал к горлу ком, когда я вдруг вспоминал сколько ему лет и что вскорости может наступить момент нашего последнего прощания.
Бутыль, которую принес дед, оказалась запыленной и в паутине. Это была самая настоящая водка – немного похожая по вкусу на первоклассное виски – изготовленная Артемом Тарасовичем по старинному рецепту. Он держал ее только для особых случаев.
В производстве этой оригинальной водки, как ни странно, главным компонентом был заговор. Дед закрывался в каморке и часа два что-то шептал над бродильным чаном, делая руками шаманские пассы – это я подсмотрел в отверстие, просверленное мною в потолке.
Во время "сухого" закона, последней отрыжки подыхающего в конвульсиях развитого социализма, ушлые соседи все-таки выманили у деда Артема рецепт этой поистине "огненной воды", но как они не изощрялись, а достичь при большой крепости удивительной мягкости оригинального самопального продукта так и не смогли. Дед пытался и мне передать свои знания по части самогоноварения, но учеником я оказался никудышным, хотя записи его "лекций" сохранил. Из них я вычитал, что для производства "заговоренной" водки требуется не менее двух десятков лечебных трав, древесный уголь, дубовые опилки, особая вода, которая была только в нашей кринице на огороде, жженый сахар, заморские специи, дрожжи с хмелем и… некая молитва почти в стихах, обращенная неизвестно к кому. Когда я пробовал удивительный напиток в последний раз, то дал себе клятву, что когда пойду на пенсию, обязательно продолжу семейную традицию – буду производить эту поистине царскую водку, но только для друзей.
103 
