Особенно,... 
102 
– Тихо! – цыкнул я на свою "мобильную группу" и запихнул Леву с дамой обратно в чернильную темень подъезда.
Они молча повиновались, все еще пребывая в шоковом состоянии, а я, небрежно насвистывая, прогулочным шагом направился по дорожке прямо к машине налетчиков.
Хмырь в кабине, конечно же, насторожился. И я точно так бы сделал на его месте. Будь это в фронтовых условиях, я бы не стал рисковать. Влепить ему пулю между глаз с такого маленького расстояния было раз плюнуть – я захватил с собой один из пистолетов. Но я был не на войне и между нами стоял грозный закон, которому очень не нравится, когда простой обыватель решается защитить свою жизнь с применением оружия; пусть даже чужого и в экстремальной обстановке. А чалиться, как говаривал мой сокамерник по ИВС, старый урка Степан Ильич, за здорово живешь мне страсть как не хотелось. Одно дело кому-то поломать ребра, другое – наштамповать кучу жмуриков. И пусть это будут самые отъявленные бандиты, убийцы, все равно судейские крючкотворы закуют сумевшего возвыситься над общей серой массой смельчака в кандалы и отправят по этапу; в лучшем случае. В худшем могут подвести и под "вышку". В назидание другим. Потому что любому государству нужны законопослушные рабы – пусть их и называют гражданами – способные мыслить и действовать только по устоявшимся канонам, придуманным дрожащей за свои теплые местечка чиновной сворой, а не по велению совести и чести.
Наверное, водила вздохнул с облегчением, когда я продефилировал мимо машины и скрылся за углом дома. Но мне пришлось его крупно разочаровать: упав на землю, я попластунски подполз к "восьмерке" и, сунув руку с пистолетом в открытое окно, приставил дуло к виску раскуривающего очередную сигарету хмыря.
– Не дергайся, падло, – ласково и тихо сказал я ему и медленно открыл дверку. – Руки за голову. Молодец. А теперь медленно-медленно выходи. И без глупостей, а то я очень нервный…
Ошеломленный шофер вылез из машины и покорно лег ничком на землю. К моему удивлению, он был пустой – ни ножа, ни "пушки". Я не стал расспрашивать его, почему он пошел на дело с голыми руками, а безжалостно врубил рукояткой пистолета по стриженной башке; для науки. Не хрен водиться с дурной компанией.
Загадка раскрылась когда я сел на водительское место – на соседнем сидении лежало помповое ружье солидного калибра с укороченным прикладом. Хороший мальчик, подумал я, запуская мотор. Шмальни он в меня из этой гаубицы, от Стаса Сильверстова осталась бы одна голая задница, которая с криком "алаверды!" чесала бы по инерции железнодорожными путями до самого Владивостока.
– Такси подано! – заявил я томящейся в неведении "сладкой" парочке. – Поторопитесь, сэр.
И вы, мадам, тоже. Нас тут не любят, а потому мы отбываем в Рио-де-Жанейро.
– Куда!? – с надрывом спросил совсем офигевший от нежданного приключения Лева.
– Туда, где сотни мулатов в белых штанах гуляют по золотым песчаным пляжам и пьют самый лучший в мире ром.
Наученный горьким опытом с нашим "жигулем", я не хотел им что-либо объяснять.
Придет время – сами все увидят и узнают.
Только родившаяся ночь приняла нас в свои объятия и мы помчались вместе с нею навстречу загорающимся звездам. Нервное напряжение прошло свой пик и упало даже ниже нуля. Каждый из нас был расслаблен и пребывал в непередаваемо-прекрасном блаженстве. Так бывает всегда, когда черные крылья смерти лишь овеют ваше лицо и унесутся вдаль искать другой объект своих мрачных вожделений.
Глава 18. УБЕЖИЩЕ
Я вез их к своему родному деду Артему. Он жил один в добротном деревенском доме и пока пребывал в добром здравии, хотя ему и стукнуло семьдесят с хвостиком.
Дед был еще тот тип. Он пережил двух жен и любовницу, и теперь, насколько я знал, накидывал глазом на одну молоденькую /по сравнению с ним/ вдовушку. В начале этой эпопеи она была вроде и не против нового семейного очага /больше по причине материальной выгоды, нежели из-за внезапно вспыхнувшей любви/, однако для понта решила немного поломаться – чтобы набить себе цену. Но тут дед как бы прозрел к старости и не стал бросаться, сломя голову, в очередной омут. Короче говоря, пошел обратный процесс, и безутешная вдова, получив нежданный облом, бросилась штурмовать деда по всем правилам женского военного искусства. Она обихаживала его так и эдак, но Артем Тарасович стоял насмерть и отделывался философскими фразами о смысле бытия и приводил ей выдержки из классиков, ярых противников семейной жизни – несмотря на свою деревенскую сущность, дед был грамотным, начитанным человеком. Вдова ревела белугой в своем законном поместье и клялась подругам, что если сойдется с дедом, то на следующий же день утопит его в проруби или закопает живьем.
102 
