И, тут же забыв вырвавшиеся сгоряча обеты вести отныне жизнь исключительно добродетельную, подумал: а эту вот английскую ухватку надо будет запомнить, тут они нас обскакали, еретики чертовы, мы как-то не додумались… Надо же, выходит, и этак вот можно…
– Ну что? – хрипло спросил англичанин, нависая над молодой женщиной. – Это будет получше ваших французских фертиков?
И д’Артаньян с крайним неудовольствием услышал вздох Констанции:
– О, милорд… – а вслед за тем милая особа негромко произнесла такое, что у гасконца уши заполыхали.
"Черт знает что, – подумал он сердито. – Какое право имеют эти еретики с туманного острова валять наших красоток прямо в королевском дворце? Каков хозяин, таков и слуга… Легко представить, что происходит сейчас в спальне ее величества… А не вызвать ли мне его на дуэль? Повод? Да к черту повод! Он англичанин, и этого вполне достаточно!"
Рука сама тянулась к эфесу шпаги, но д’Артаньян (за что потом не на шутку себя зауважал) сдержался гигантским усилием воли. Устраивать дуэль в Лувре, да еще посреди ночи, – это уже чересчур, моргнуть не успеешь, как окажешься на Гревской площади в центре всеобщего внимания. Конечно, это была бы небывалая честь и нешуточная слава – первый французский дворянин, проткнувший в поединке чертова англичанина прямо в королевском дворце, но поскольку честь и слава неминуемо сопряжены с лишением головы, стоит взять себя в руки…
Он тихонечко отступил и вернулся на прежнее место. Негромкие стоны и сопутствующие звуки не утихали. Д’Артаньян, сердито грызя усы, прислонился к стене.
И вновь встрепенулся, заслышав тихие шаги. В дальнем конце галереи показалась тихо беседовавшая парочка – дама в богатом платье и кавалер без шпаги. Судя по некоторым наблюдениям, оба, безусловно, не принадлежали к миру призраков, но д’Артаньяну в его положении этот факт не прибавлял радости. Парочка направлялась прямо к нему, поглощенная друг другом, но все же не настолько, чтобы не заметить рано или поздно меж двух беломраморных статуй фигуру в мушкетерском плаще и шляпе, мало похожую на творение придворных художников и скульпторов.
"Притвориться призраком, быть может? – смятенно подумал д’Артаньян. – Пугнуть их как следует? А вдруг не поверят? А если поверят, не поднимется ли переполох? Нет, какой из меня призрак…"
Он бесшумно сделал пару шагов вправо и укрылся в неширокой нише, встал в дальний ее уголок, меж кушеткой и стеной. Вовремя – парочка остановилась совсем рядом, у соседней ниши.
Мужчина вдохновенно произнес:
– Что я еще могу сказать вам, Марион? Клянусь вашей жизнью и моей смертью, чувства мои бездонны, как океаны, и высоки, как самые грандиозные горы…
"Хорошо поет, собака, – не без цинизма подумал д’Артаньян. – Убедительно поет. Надо будет запомнить и ввернуть при случае – такое всегда пригодится…"
– Ах, Арман… – отозвалась дама тоном упрямой добродетели. – Ваши слова нежны и обжигающи, но я никак не могу решиться изменить своему супружескому долгу…
"Ба! – подумал д’Артаньян. – Сдается мне, красотка, ты себе просто-напросто набиваешь цену. Быть может, я и не великий знаток женщин, но одно знаю: верная жена, ежели и захочет сохранить верность, то не в столь высокопарных выражениях. Нет, сударыня, она гораздо проще, но убедительнее выразится! Помню, малютка Пьеретта, даром что крестьяночка, не колеблясь, хлопнула меня по щеке, вот по этой самой, и доходчивыми выражениями объяснила, что сын я там сеньора или нет, а кое-какие вещи она только с муженьком делает…"
Не исключено, что та же самая мысль пришла в голову неведомому Арману – судя по легкому шуму, он предпринял наступление посредством заключения предмета своей страсти в объятия.
– Боже мой, Арман! – послышался укоризненный голосок. – Как вы напористы! У меня подкашиваются колени, право, и я готова сделать глупость… Ах, нет – я тверда!
– Марион, Марион! – задыхающимся голосом отозвался Арман. – Любовь моя жаждет поэтического выражения!
– О, мой поэт… Начинайте же… Нет, не это! Стихи…
Арман с большим чувством продекламировал:
- – Шлю ветрам вздохи, слезы лью в унынье,
- Покой мне чужд и отдых мне неведом,
- И больно мне, что путь за вами следом
- Привел меня туда, где стражду ныне;
- Но позади небытие пустыни:
- Бежать от вас – отдаться худшим бедам;
- И мне еще больней, что вам об этом
- Сказать не смею я в немой кручине.
- Коль устремлюсь к вершине, путь измерен
- Стопами тех, кто пал вдали от цели.
- Мне их пример – в печаль и в устрашенье.
- Всего же горше то, что мной потерян
- Надежды свет, светивший мне доселе
- Во тьме глубокой вашего забвенья…
Послышался глубокий вздох: