118 
Уже полностью обретя спокойствие, д’Артаньян подумал с цинической веселостью: "Если молва все же права в той ее части, что касается пажа Белькастеля, то мы с этим принцем, изволите ли видеть, родственнички, хоть и весьма отдаленные… Хотя, честно признаться, меня такой родственничек вовсе не радует…"
– Господа, – сказал принц Конде решительно. – Быть может, вы перестанете упражняться в остроумии? До утра совсем близко, а нам нужно немало обсудить…
– Да, конечно, – кивнул Гастон. – Мне просто хотелось, чтобы шевалье немного освоился в нашем обществе и перестал стесняться…
– По-моему, он вполне освоился. Не правда ли, шевалье?
– Да, разумеется, – сказал д’Артаньян и даже принял позу, казавшуюся ему непринужденной и вполне соответствующей моменту.
– Мы уже успели немного поговорить, – сказала герцогиня, положив голову на плечо д’Артаньяну. – Шевалье, как я и предполагала, горит желанием изменить свое убогое положение… и не боится риска.
– Приятно слышать, – серьезно кивнул принц Конде. – Именно эти побуждения и делают из людей отличных заговорщиков… К тому же вы, дорогой Арамис, служите у де Тревиля, а значит, вам будет еще легче принять приглашение на охоту…
– На охоту? – переспросил д’Артаньян.
– Вот именно, – сказал Гастон Анжуйский. – Охота будет, надо вам сказать, на красного зверя, ха-ха-ха! Объяснять вам подробно или вы проявите сообразительность? Ну-ка, шевалье, я хочу узнать, острый ли у вас ум…
– Я, кажется, понимаю, – медленно произнес д’Артаньян, сведя в одно все слышанные до этого намеки, кое-какие собственные догадки и наблюдения. – Вы, господа, намерены сместить кардинала?
Принц Конде с хищной улыбкой сказал:
– Браво, шевалье! Но вы чуточку не угадали. Вернее, остановились в своих рассуждениях на полдороге. Мы вовсе не намерены его смещать. Мы твердо намерены его убить. Только так можно рассчитывать от него избавиться раз и навсегда. Потому что его высокопреосвященство, надо отдать ему должное, противник страшный. Такие люди перестают быть опасными, только оказавшись в гробу. Все прежние попытки сместить, как вы выражаетесь, кардинала ни к чему не привели – его величество, как всем известно, страдает раздвоенностью натуры. С одной стороны, кардинала он ненавидит, как ребенок ненавидит строгого ментора, с другой же – чувствует себя за спиной Ришелье так уютно и безопасно, что никогда не отважится с ним расстаться… Я много думал над сложившейся ситуацией и пришел к выводу, что действовать прежними методами более нельзя. Его надо убить, черт побери! Проткнуть, как каплуна, благо многие сделают это с превеликим удовольствием!
– Именно это я вам и пыталась втолковать чуть ли не два года, мои прекрасные господа… – тоном уязвленного самолюбия прервала его герцогиня.
– Мари, Мари… Ну ладно, вы были правы, вы светоч разума и здравого рассудка, а мы с Гастоном были глупцами… Довольны вы теперь? Вот и отлично. Итак, дорогой Арамис… Всякий заговор проходит две стадии – разговоров и действий. Разговоры уже позади. Действия вот-вот будут предприняты. Готовы ли вы в этом участвовать?
"Интересно, сколько я проживу, если вдруг решительно откажусь? – подумал д’Артаньян. – Пожалуй, ровно столько времени, сколько ему понадобится, чтобы броситься к двери и крикнуть вооруженных сообщников, так как когда человеку предлагают участвовать в таком вот дельце, поблизости непременно спрячут парочку вооруженных сообщников на случай непредвиденных осложнений…"
– Господа, неужели я похож на человека, способного упустить такой шанс?! – воскликнул он непринужденно. – Простите за прямоту, но мы, провинциальные рубаки с пустым кошельком, просто вынуждены быть циниками и хвататься за любую возможность… Я хорошо представляю, какие выгоды ждут человека, оказавшегося на вашей стороне в таком вот предприятии…
– Боюсь, шевалье, вы не вполне представляете все выгоды дружбы с нами и верного служения нам… – вкрадчиво сказал Гастон Анжуйский.
– Простите, принц? – поднял бровь д’Артаньян.
– Весь вопрос в том, насколько далеко простирается ваш цинизм, – сказал Сын Франции с тем же коварным и хитрым выражением.
– Дьявольщина! – воскликнул д’Артаньян. – А если я вас заверю, что он вообще не стеснен границами, рубежами и препятствиями?
– Он мне нравится, черт возьми, – сказал принц Конде. – Не то что все эти идеалисты, с ними вечно хлопот полон рот… По-моему, вы можете говорить с ним откровенно, принц. Во-первых, он жаждет сделаться персоной, а во-вторых, вне всякого сомнения, хорошо представляет, чем для него чревата измена, так что нет нужды брать с него страшные и прочувствованные клятвы, которые люди циничные все равно нарушают без зазрения совести…
118 
