55 
– Долой так долой, – не стал спорить Сергей. – Ты еще не забыла, как лазят через забор?
Через забор лезть не пришлось: кто-то выломал целую секцию чугунной решетки как раз в том месте, к которому они подошли, перейдя дорогу. Видимо, они были не первыми, кого посреди ночи потянуло под темные своды листвы. Помогая Тамаре перебраться через бетонный фундамент забора, Сергей оглянулся через плечо: ему показалось, что за ними кто-то идет. Но темная улица была пуста, только в отдалении через перекресток проехала машина, глухо громыхнув на выбоине. Дорогин пролез в пролом и с трудом разглядел в темноте Тамарино платье.
Тамара на ощупь нашла его руку, и они медленно пошли рядом по аллее, угадывавшейся лишь по просвету над головами да по смутно белевшей полосе песчаной дорожки под ногами. Дорогин потянулся было за сигаретами, но отдернул руку: курить здесь почему-то не хотелось.
– Почитай мне стихи, – потребовала Тамара.
– Стихи? – с сомнением переспросил Дорогин, лихорадочно роясь в памяти. – Ты меня застала врасплох.
– Что такое? Ты вообще не знаешь стихов?
– Нет, отчего же. В школе, помнится, что-то такое учили. А еще почему-то запомнились стихи, которые мне читала мама. У меня была такая большая синяя книга стихов Корнея Чуковского с отличными иллюстрациями. Так что могу продекламировать с любого места. Хочешь? «У меня зазвонил телефон. „Кто говорит?“ – „Слон“ – „Откуда?“ – „От верблюда…“»
– Да, – сказала Тамара, – это, несомненно, поэзия.
– Или вот, – воодушевляясь, продолжал Дорогин. – «Жил да был Крокодил. Он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил…»
– Хватит, хватит, – смеясь сказала Тамара и замахала на него обеими руками. – Не надо мне стихов. Убедил.
– Между прочим, я вижу впереди отличную клумбу, на которой что-то растет. Проверим? Постой-ка здесь…
Тамара не успела ничего ответить, а он уже исчез.
Ее всегда поражала в Дорогине эта способность исчезать и появляться словно по волшебству.
Сергей был около клумбы. Присев на корточки, он ощупывал стебли и закрывшиеся на ночь тугие глянцевитые головки, пытаясь определить, что это за цветы. Он дурачился с большим удовольствием, но какая-то часть его сознания все время оставалась на страже. Вдруг он услышал подозрительный шорох за долю секунды до того, как Тамара коротко вскрикнула. Послышалась глухая возня, светлое пятно Тамариного платья резко метнулось справа налево, и возле него Дорогин увидел еще одно расплывчатое пятно, почти сливавшееся с первым, – похоже, нападавший тоже был одет в светлое.
Все это Сергей разглядел уже на бегу. Перемахнув через подвернувшуюся под ноги поваленную садовую скамейку, он грозно закричал, надеясь спугнуть грабителя:
– Эй, ты! Ноги вырву!
Он почти добежал, но тут какая-то темная тень, с треском вывалившись из кустов, метнулась ему в ноги, и Дорогин почувствовал, что летит. Приземление вышло жестким и колючим, но он почти сразу же вскочил и даже успел сделать шаг вперед, когда обрушившийся на затылок страшный удар снова бросил его лицом в землю.
* * *
Путь по городу не занял много времени. Оживленный, сверкающий огнями центр промелькнул где-то справа и остался позади. Микроавтобус, громыхая разбитой подвеской, прокатился по окраинному микрорайону, и за треснувшим лобовым стеклом во всю ширь распахнулась ночная степь и огромное ночное небо, густо усыпанное крупными звездами.
Владлен Михайлович поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Он уже давно не ездил на таких автомобилях, и теперь его раздражало все – и густой запах солярки, и царившая в кабине неимоверная грязь, и низкая, по его понятиям, скорость. Обивка сиденья была засаленной и липкой на ощупь, подвешенный под лобовым стеклом чертик, сплетенный из прозрачных пластиковых трубок, раздражающе мотался взад-вперед перед глазами, под жестяным днищем неприятно барабанила подвеска, и со всех сторон доносились самые разнообразные постукивания и дребезжания, яснее всяких слов говорившие о том, что машина давно просится на слом.
Вырвавшись за город, старенький «транспортер» развил крейсерскую скорость – девяносто пять километров в час, но спидометр у этой развалюхи не работал, и Владлену Михайловичу казалось, что машина едва ползет. Он отлично понимал, что просто капризничает из-за накопившейся усталости, но признаваться в этом даже себе Самарин не хотел. Это означало бы, что он стареет и понемногу начинает сдавать, а сдавать ему сейчас было нельзя: основная часть работы еще впереди.
55 
