Серые “Жигули” с проржавевшим днищем уехали в Клин. Дорогин с Тамарой остались одни.
– Слава Богу, не надо идти сегодня на работу.
– Наконец-то до тебя дошло, что в этом есть своя прелесть.
– У меня такое чувство, – сказала женщина, – что снова все произошло из-за тебя.
– Нет уж, – Дорогин мотнул головой, – все произошло из-за тебя. Во-первых, ты вновь устроилась на работу, а во-вторых, я повез тебя в больницу. Так что потихоньку мы меняемся ролями: неприятности из-за тебя, а расплачиваюсь за них я, – Муму сказал это шутливо, чтобы не обидеть Тамару.
И она это почувствовала.
– Поедем сегодня в Москву, я обещал проведать Белкину?
– Поехали. Все равно делать нечего. Но только не ври, Белкина – не тот человек, к которому можно приехать, чтобы просто проведать. У нее нет свободного времени, значит, у вас с ней какие-то дела.
– Ты лишней не будешь. К тому же это скорее мои дела, которые случайно пересеклись с ее делами.
И Дорогин рассказал Солодкиной забавную историю, связанную с эфиопом Абебой. Конечно, он умолчал о драке в бандитском притоне, в его подаче поиски эфиопа выглядели увеселительной прогулкой, скорее занимательной, нежели опасной.
– Как-никак по пушкинским местам пришлось проехаться, без фантазий Белкиной я бы туда носа не показал, – закончил Дорогин.
* * *
Наталья Евдокимовна обладала удивительным слухом. Она слышала, что происходит в соседней палате, о чем ведут разговор медсестра и сержант, охраняющий вход в реанимацию. Ей казалось, что она даже слышит, как бьется сердце у девушки на соседней кровати, как, шелестя, проносится целлофановый пакет по асфальтированной дорожке больничной аллеи.
Она ждала. Она умела это делать, в отличие от сыновей. Она ждала, прислушиваясь, принюхиваясь, приглядываясь.
Она поднялась с кровати так тихо и осторожно, что не скрипнула ни одна пружинка, не зашуршали даже перья в подушке. Она медленно подобралась к окну по покрытому светлым линолеумом полу и посмотрела вниз. Она еще не решила, как прикончит девушку.
Можно было прикрыть лицо девушки подушкой, крепко прижать и так подержать несколько минут. А затем проверить, что она мертва, вернуться на свою кровать и спокойно проспать до утра.
Но еще один вариант она придумала сегодня вечером, когда втайне от всех поднялась и выглянула в окно. Прямо под ним лежала широкая асфальтированная от мостка, на которой виднелось три канализационных люка, похожих на черепашьи панцири.
– Да-да, только так, – прошептала Наталья Евдокимовна, приближаясь к девушке.
Лицо той было бледным, губы время от времени вздрагивали. И Наталья Евдокимовна даже склонилась, прислушиваясь к невнятному лепету.
– Что ты там шепчешь, стерва? Жить тебе осталось совсем мало, совсем чуть-чуть. Жаль, что не доведется попробовать твоей печени. Ну ничего, надо спасать мальчиков. Ты же, стерва, можешь очухаться и тогда все расскажешь. Надо же, умудрилась провести меня, ушлую женщину, которую даже сыновья обманывать боятся! А я попалась на твою тупую уловку… За это и поплатишься!
Наталья Евдокимовна сдернула тонкое одеяло, посмотрела на девушку с нескрываемым отвращением. Затем подсунула под нее руки.
Рита в этот момент открыла глаза. Она мгновенно увидела и узнала женщину, но сил что-либо выкрикнуть у нее не было.
– Нет! – прошептала она, не понимая, сон это или явь. – Где я? Уйдите, уйдите, оставьте…
Эти слова Наталья Евдокимовна расслышала прекрасно. И тогда, просунув руку под шею девушки, она ладонью зажала ей рот. Игла капельницы выскользнула из вены, и с кончика иглы мерно, медленно, как слезы, закапали на белый линолеум крупные капли раствора.
Легко, как ребенка, Наталья Евдокимовна подняла Риту, которая несколько раз дернулась, пытаясь вырваться, и понесла ее на руках.
– Я пойду покурю, – сказал сержант, – если что, позовете меня.
– Если что, – засмеялась медсестра. – Место для службы у вас тут спокойное.
– Ничего себе, спокойное, – несколько зло сказал милиционер” – человека убили, причем хорошего человека!
Медсестре стало стыдно за свои слова, ведь Федор Иванович всегда одолжал ей деньги до получки.
– И я не прочь покурить, – призналась медсестра. Но милиционеру не улыбалась перспектива делить те десять минут, пока тлеет сигарета, с некрасивой, полной женщиной. Он хотел не только курить, но и сходить в туалет, а сообщать об этом медсестре стеснялся, все-таки был моложе ее лет на пятнадцать.