Последние отзывы

  92  

Он метался по квартире, как раненый тигр, перебирая в уме слова, выдумывая одну ложь за другой и немедленно отбрасывая их — все, что он мог придумать, никуда не годилось. Жена видела его насквозь, и обмануть ее было делом немыслимым. Это тебе не майор Гранкин… Убить ее? Шинкарев горько улыбнулся. Все его существо восставало против этой сумасшедшей идеи.

Только в состоянии полного умоисступления он мог хотя бы мысленно совместить эти слова в одно безумное, совершенно лишенное смысла словосочетание: убить жену. Жену. Живую, теплую, с сильными красивыми руками и карими глазами, которые все понимают. Взять в руки топор и ударить — по живому, по теплому, родному… И потом, что это даст? Так он только выдаст себя, и больше ничего.

Убить себя? Нет, страшно, все равно ничего не выйдет. Что же делать?

К вечеру Алла Петровна вышла из спальни. Бледно улыбнулась, отводя покрасневшие глаза, поправила перед зеркалом в прихожей прическу и буднично сказала:

— Пойдем пить чай.

Они пили чай, сидя перед телевизором, и молчали.

Он радовался тому, что она рядом, и мучился от того, что это ненадолго. Допив чай, она унесла посуду на кухню, вернулась, выключила телевизор и сказала:

— Давай ложиться.

Он лег и вытянулся во всю длину, отстранившись от нее настолько, насколько позволяло общее одеяло, и ощущая себя окаменевшим бревном, миллион лет пролежавшим в песке. Вдруг она зашевелилась, прижалась всем своим упругим, горячим телом к его каменному боку и тихо прошептала в самое ухо, щекоча его рассыпавшимися волосами:

— Давай…

— Что? — не поверил он. — Как… А как же, ведь у тебя… Ты говорила, что началось…

— Не болтай, — шепнула она. — Началось и кончилось. У женщин так бывает, особенно у таких старух, как я. Давай, дурачок, я соскучилась.

Мозг Сергея Дмитриевича бунтовал, полагая такую идею противоестественной, но организм гнул свое, и он медленно, робко обнял жену непослушными руками. Она выгнулась, поворачиваясь так, чтобы ему было удобно, и он махнул на все рукой, медленно погружаясь в ее тепло.

Потом, уже засыпая, он услышал ее голос:

— Я тебя никому не отдам. Слышишь?

— Слышу, — пробормотал он сквозь сон. — Что ты говоришь?

— Муж и жена — одна сатана, — сказала она с хриплым грудным смешком. Сережа, — позвала она вдруг, — Сережа, погоди, не спи.

— Ммм? — промычал Сергей Дмитриевич, понимая, что надо бы проснуться, но не в состоянии разлепить веки.

— Сережа, ты выбросил второй чулок?

Шинкарев разом пришел в себя и сильно вздрогнул.

— Н-нет… Не успел…

Врать было бесполезно, да он и не хотел больше врать — по крайней мере, ей. Муж и жена — одна сатана, и она с блеском это доказала.

— Отдай мне, — попросила она. — Прямо с утра отдай.

— Зачем? Сам выброшу.

— Не надо выбрасывать. Я хочу его надеть.

— На голову? — спросил он и понял, что сморозил глупость даже раньше, чем она рассмеялась.

— Вот чудак… Что за странная мысль? На ногу. Мне кажется, что в одном чулке будет даже пикантнее.

Это был удар ниже пояса. Отброшенное одеяло полетело в сторону, и он набросился на нее так, как не набрасывался даже в первый год семейной жизни. Это длилось гораздо дольше, чем обычно, и Шинкарев весь покрылся испариной, хотя обычно не слишком утруждал себя в постели, предоставляя потеть жене.

Когда это, наконец, закончилось, и он, обессилев, упал лицом в подушку, она набросила на него одеяло, поцеловала в безволосую макушку и шепнула:

— Спи, родной. Я с тобой, не бойся.

Шинкарев не услышал — он спал.

…Проснувшись, он ощутил странный дискомфорт.

Зверски болела голова, но дело было не только в этом.

Попробовав шевельнуться, он обнаружил, что связан по рукам и ногам бельевой веревкой.

Сон, подумал он и огляделся. Страшный сон…

Алла Петровна сидела на пуфике у его изголовья и смотрела на него страшными, глубоко запавшими глазами, обведенными темными кругами. Посмотрев на жену, он решил, что это точно сон: за одну ночь жена не могла так сильно постареть.

Голова трещала так, что, казалось, вот-вот развалится. Он что-то не мог припомнить, чтобы во сне у него что-нибудь болело. Неужели это было наяву?

— Что случилось? — спросил он. — Кто меня связал?

— Я, — ответила Алла Петровна. Только сейчас он заметил, что шея у нее плотно, в несколько слоев, обернута цветастой косынкой, которую она обычно повязывала поверх бигуди. И голос. Голос у Аллы Петровны был хриплый, как у алкоголички с двадцатилетним стажем.

  92