— Вы… вы осмелились предложить нам, курляндским дворянам, службу в извозчиках? — он потянулся за шпагой. — Да я вас тут же вызову на дуэль и убью, клянусь честью.
Вяловатый Касаткин оживился:
— Во-первых, щенок, дуэли запрещены. Во-вторых — я вызову сейчас караул и они, не посмотрев на твои титулы, всыпят тебе батогов. Не хочешь неприятностей, вали отсюда.
— Да как вы смеете!
— Не кипятись, Карл, — сказал я. — Пойдем отсюда. Что-нибудь придумаем.
— Но я не могу этого так оставить, — жалобно произнес кузен.
— Плюнь. Видишь, он не шутит. Найдем Бирона, разберемся, что к чему.
Тут в комнату вошел подтянутый офицер в чине поручика. Он молодцевато отсалютовал Касаткину, скинул с плеч епанчу и спросил:
— Здравствуй, Виктор Иванович. Что за шум, а драки нет? В коридоре слышно.
— Да вот, Василий Александрович, молодые люди буянят, на дуэль вызывают, — усмехнулся Касаткин.
— Вот как, — протянул вошедший. — Чем же ты им не угодил?
— В полк устроиться хотят, — принялся объяснять Касаткин. — Я им говорю, что свободных мест нет, а они шумят, не верют.
— И впрямь свободных местов нет. Все ваканции заняты, — повернул в нашу сторону голову появившийся офицер. — Последние вот приказом закрыты.
Он положил на стол Касаткину кипу бумажных листов.
— Это тебе, Виктор Иванович, просили передать. Прими документы.
— Сейчас, разберусь с этими, и приму по всей форме, — отмахнулся Касаткин.
Офицер, которого полковой комиссар назвал Василием Александровичем, осмотрел нас с ног до головы:
— Жаль, конечно, что вам не подвезло пораньше обратиться. Вижу, молодцы, прямо на подбор. Рослые, крепкие. Знатные могли б получиться гренадеры. Нам бы такие солдаты пригодились, тем более сейчас, когда война с туркой сурьезная намечается. Вы откуда к нам прибыли, богатыри, из какой губернии?
— Из Курляндии, — пояснил я.
— Жаль, — вздохнул Василий Александрович. — Выходит вам и в Семеновский али Преображенский полки не попасть. Они сейчас берут иноземцев разве что в музыканты. Виктор Иванович, может, возьмешь их в полк сверхкомплекту?
— Не могу, — вздохнул Касаткин. — У нас и так сверх штатов куча всякого народа приписано, одних младенцев душ эдак сто наберется, а то и больше. Матушка императрица гневаться изволит таким переполнением.
— Тогда не взыщите, — Василий Александрович развел руками. — Рад бы помочь, да нечем. Попробуйте в армейский полк устроиться. Если фортуна переменится, глядишь, и в гвардию переведетесь.
Я вспомнил о бумагах, которые принес офицер полковому комиссару:
— Господа, примите наши извинения. Не хочется докучать, но посмотрите, нет ли в принесенных документах наших имен — баронов фон Гофена и фон Брауна?
Касаткин порылся в бумагах, внимательно вчитался, потер указательным пальцем переносицу и сипло объявил:
— Господа, пришла моя очередь просить прощения. Поручик Нащокин[13] доставил приказы о вашем зачислении в полк, — полковой комиссар приосанился. — Поздравляю вас, гренадеры третьей роты Дитрих фон Гофен и Карл фон Браун. Надеюсь, вы не посрамите славы лейб-гвардии ея императорского величества.
«Спасибо тебе, Густав Бирон», — подумал я. Подполковник не забыл о своем обещании, мало того, что устроил нас в гвардию, так еще и позаботился, чтобы мы попали в одну роту.
— Рота ваша вместе с остальными частями полка еще не прибыла из лагерей, — сказал поручик Нащокин. — Думаю, спешить на воссоединение с ней еще рано. Впереди много дел: вам надо построить мундир, получить оружие и довольствие. Жить есть где?
— Нет, мы комнату в герберге снимали, но содержать ее более не на что, — вздохнул я.
— Тогда еще и на постой надо встать. Ну, это к полковому квартирмейстеру, господину майору Шипову. Он вам билет выдаст, — Нащокин вспомнил что-то и добавил:
— Виктор Иванович, выпиши гренадерам сумму для скудости. Видишь, поиздержались они, покуда назначения ждали.
Полковой комиссар кивнул:
— Не обижу, Василий Андреевич. Непременно войду в положение, благо деньги в казне от отпускников пока имеются.
— А мне пора! Счастливо, братцы.
Нащокин умчался так же стремительно, как появился.
Касаткин дождался, когда хлопнет дверь, открыл окованный сундучок и стал выкладывать на стол горки из монет.
— Слушайте меня внимательно, гренадеры. Оклад вам полагается самый малый для нижних чинов — племянничий. Будете получать двенадцать рублей в год потретно.