– Ревнуешь? – улыбнулся Андрей.
– Немного. Мы же с тобой договаривались, на работе никаких бесед, никаких взглядов и никаких прикосновений, – проворковала Люда, обнимая Андрея за шею.
– Боже мой, – вздохнул тот, – тебе ничего невозможно объяснить толком.
Научись думать еще о чем-нибудь.
– Кроме тебя?
– Я знаю, это сложно, – Андрей осторожно отстранил от себя девушку. – Мне так же трудно не думать о тебе. Поверь, и мне хотелось бы поскорее остаться с тобой наедине, но у меня встреча, от которой я не могу отказаться.
– Если бы я не была твоей секретаршей, то непременно сказала бы: мне не нравятся твои встречи. Мне не нравится то, что сложено в небольшой комнатке за железными дверями.
– Даже если тебе очень интересно, все равно я не могу рассказать, что там.
– Нет, – резко ответила девушка, – я твоя секретарша, мне знать об этом не положено, я и не хочу знать.
– Правильно мыслишь.
– Ой, – спохватилась Людмила, – тебе звонили.
– Кто?
– Не успела спросить.
– Не по делу?
– Скорее всего, кто-то из друзей или знакомых, тот, кто давно тебя не видел.
– Комбат! А что ты ответила?
Людмила улыбнулась:
– Я сказала, что тебя можно найти здесь с шести до девяти.
– Черт! – вырвалось у Подберезекого.
– Я не то сделала?
– Все правильно. Конечно же, ты не могла сказать, чтобы меня искали после десяти.
В дверь раздался легкий стук. Люда тут же отпрянула от Андрея.
– Какого черта стучишь? – рявкнул Подберезский на бармена, хотя в душе был ему благодарен. Войди тот без предупреждения, он стал бы свидетелем нежелательной сцены.
– Я уже закончил, вот ключи, – бармен положил связку на столик и, выходя, не удержался, чтобы не подмигнуть Подберезскому.
– Запомни, – бросил ему вдогонку Андрюха, – на работе в дверь не стучат.
– Запомнил, – глухо ответил бармен, и вскоре послышались его торопливые шаги по лестнице.
– Мы одни? – спросила Людмила.
– Одни мы будем после десяти, – напомнил ей Подберезский.
Девушка состроила кислую мину:
– Да-да, я все помню, о чем мы с тобой договаривались, но…
– Никаких «но».
– Конечно, до встречи, – Людмиле пришлось встать на цыпочки, чтобы поцеловать Андрея в щеку и успеть прошептать на ухо:
– Я буду ждать десяти вечера.
– Конечно.
Андрей устало опустился на раскладной диван.
«Чертовы автоматы! Вот же, Бахрушин подсиропил, – подумал он, – еще четыре часа сидеть в подземелье, не зная, чем себя занять. А мог бы… – и он ладонью прошелся по мягкому матрацу, вспомнив все приятное, что у него было связано с этим диваном. – Надеюсь, Бахрушин не зря старался», – вздохнул он и вспомнил, что предосторожность не помешает.
Он вышел в тир и закрыл на засов тяжелую металлическую дверь. Теперь только он мог впустить кого-нибудь вовнутрь, снаружи дверь не открывалась.
Андрей вновь устроился на диване, запрокинул голову, уткнувшись затылком в мягкое изголовье, и закрыл глаза. Он представлял себя вместе с Людмилой.
«Может, жениться? – подумал он. – Нет, любовница – это радость, от которой всегда есть шанс отказаться. А жена, – усмехнулся он, – одна у меня уже была, но ничего хорошего из этого не вышло. Любили мы друг друга не меньше, чем с Людмилой сейчас. Любовь хороша до той поры, пока людям нечего делить, кроме удовольствий».
Тишина вокруг Подберезекого царила такая, что, казалось, можно расслышать, как падают пылинки на ковер. И тут сквозь эту тишину пробились тяжелые шаги на лестнице, ведущей к железной двери.
«Бахрушин, что ли?» – подумал Андрей, с неохотой выводя себя из состояния дремы.
В дверь постучали, но не условным стуком, а настойчиво и уверенно, можно сказать, даже по-хозяйски. Андрей подошел к письменному столу и включил тумблер. Секунд через пятнадцать на маленьком мониторчике системы безопасности высветилось изображение. Возле двери стояли двое – Комбат и кто-то, чье лицо пряталось под краем десантного берета. Камера располагалась наверху и при всем желании не могла заглянуть в прикрытые глаза спутнику Комбата.
– Не отвечает, – услышал Подберезский знакомый голос, но не смог вспомнить, кому он принадлежит.
– Я же говорил тебе, позвонить сперва надо.
– Вот же, дела, – возмутился Комбат, – собирались посидеть, водки попить, а его нет. Быть того не может, чтобы Андрюха секретарше не правду сказал! Ведь говорил, что в шесть в тире появится.