Особенно,... 
17 
– Твоя жена в храм ходила?
– Редко, но ходила.
– Хорошо, я помолюсь за ее здравие, помолюсь сегодня, завтра. Как ее имя?
– Мария…
– Мы все будем молиться за ее здоровье, Григорий, будем молиться ежечасно. Будем просить Господа позаботиться о ее здравии.
– Да, помолитесь, – выдавил из себя Григорий и судорожно дернулся.
– Откуда у тебя, сын мой, этот оклад? Григорий замялся. По небритым щекам пробежала судорога, на лбу выступили крупные капли пота, губы сжались, зубы проскрежетали.
– Ладно, можешь не рассказывать, если не хочешь. Тебе исповедоваться надо, сын мой, в среду, с утра. Я выслушаю твою исповедь, тебе станет легче.
– Спасибо, батюшка, – через силу прошептал Григорий и резко встал.
Болоньевая сумка соскользнула с его колен, упала на пол. Григорий поднял ее и, не оборачиваясь, резко зашагал к выходу. – “Вот так всегда, – подумал протоиерей Михаил Летун, – когда человеку хорошо, он о Боге не вспоминает, а как случится беда – сразу в храм. А ведь Бога надо поминать ежечасно, ежеминутно, благодарить его за каждую минуту жизни, за каждый прожитый день, за солнечный луч и за глоток воздуха, за крошку хлеба и за глоток воды. Эх, люди, люди! Эх, человеки, какая тьма у вас в душе! Отвернулись от Бога”.
Правая рука скользила по старинному окладу, бережно ощупывая выпуклости, прикасаясь к серебряным уголкам, на лице священника блуждала, загадочная улыбка, трогательная, как на лице ребенка. Прижимая белый сверток к груди, протоиерей покинул храм.
* * *
Уже третий день, срывая с деревьев последние листья, Москву мучил холодный осенний дождь с резкими порывами ветра. Влажные, липкие однообразные дни сменялись студеной мглой ночи. Уже третий день советник патриарха Андрей Холмогоров не покидал свою квартиру. Каждый год осенью, когда начинались затяжные дожди и холод, нестерпимо болела спина.
Чтобы хоть как-то отвлечься от постоянной ноющей боли, Холмогоров читал. Он сидел за письменным столом, включив настольную лампу, накинув на плечи старый плед, и пробегал глазами строчки, пытаясь в мыслях нарисовать картину прочитанного. Время от времени он отодвигал книгу в сторону, включал компьютер и, быстро работая пальцами обеих рук, словно пианист, проигрывающий новую, еще незнакомую пьесу, делал записи, отправляя интересующую его информацию в недра компьютера. Пил травяной чай из большой кружки, прислушивался к свисту ветра за высоким окном.
Осенними дождливыми вечерами он никогда не включал ни радио, ни телевизор, лишь изредка ставил любимую музыку и замирал в глубоком кожаном кресле, вслушиваясь в знакомые звуки. Музыка приносила душевное успокоение, и нестерпимая боль на некоторое время отпускала Холмогорова. Он уносился мыслями в детство и, словно давным-давно знакомую книгу, перелистывал страницу за страницей события прошлого. Воспоминания были беспорядочными. То вдруг мелькал отрывок раннего детства – родители, родственники, то его сразу сменяло что-нибудь из менее далекого прошлого.
Когда тихо звучала музыка, когда на столе лежала раскрытая книга, когда светился экран монитора, Холмогоров не мог заставить себя подойти к настойчиво звенящему телефону.
– Потом, потом, – говорил он, вздрагивая, – потом, когда закончится музыка.
Уже два дня Холмогоров читал толстую книгу – дореволюционное издание о войне 1812 года. Это был сборник воспоминаний французских генералов, участвовавших в российской кампании.
"В жизни все связано самым необычным образом. Сейчас я прочел название реки – Березина, а там, в Борисове, живет и служит Михаил Летун. Интересно, как он? Я уж давно не получал от него вестей”.
Пожелтевшие страницы старой книги медленно переворачивались. Вновь зазвенел телефон. По зуммеру Андрей определил – звонок междугородный. “Нет, не буду брать трубку, уже слишком поздно, одиннадцать вечера”.
Вновь прошелестела страница. Взгляд советника патриарха упал на карту: река Березина и рядом – Борисов.
"Но если звонят так поздно, значит, что-то срочное. Никто не станет беспокоить по пустякам в такое позднее время”.
Превозмогая боль в спине, Холмогоров поднялся, взял в руку тяжелую черную трубку старого верного телефона.
– Слушаю вас, – выдохнул он.
– Алло! Алло! Это Москва?
Андрей вздрогнул, услышав голос. Буквально мгновение тому назад он думал о своем однокурснике, о своем приятеле Михаиле Летуне, и вот сейчас он слышит его голос, слышит наяву.
17 
