Особенно,... 
85 
— Любопытные разговоры вела тетушка с любящим племянником, — заметила Апраксина.
— А однажды, — с воодушевлением продолжала госпожа Шмидт, — княгиня Кето сказала своей подруге, баронессе Ханнелоре фон Ляйбниц: «Я напрасно сказала племяннику, что собираюсь все оставить ему по завещанию: тут и не захочешь, а станешь ждать смерти любимой тетушки!»
— Почему же вы не сказали об этом на допросе, госпожа Шмидт? — удивился инспектор.
— Меня об этом не спрашивали! — отрезала Ева Шмидт, и Миллеру осталось только развести руками. — Да и потом, мало ли о чем говорят между собой старые подруги, когда думают, что их никто не слышит! Всего не переслушаешь и не перескажешь… Но мужу я об этом говорила! Правда, Хорст?
— Да, что-то такое ты говорила, Ева. Но знаете, инспектор, я как-то мало обращал внимание на воркотню Евы о порядках в доме княгини Кето: о том, что доставшиеся по дешевке слуги не вызывают у Евы доверия, а единственная законно работающая Авива Коган полностью подчинила себе старую княгиню Махарадзе, зато княгиню Кето терпеть не может. Обычная женская болтовня, думал я, а вот, оказывается, во всем этом есть какой-то смысл… Прости меня, Ева!
— Ничего, — поджала губы супруга. — Я привыкла к твоему невниманию.
— Что ж, на этом мы пока закончим беседу, — сказал инспектор, обменявшись едва заметными знаками с Апраксиной. — Благодарю вас, госпожа Шмидт, и вас, господин Шмидт: вы своим сотрудничеством оказали большую услугу следствию.
— Ах, пожалуйста, пожалуйста! Мы уважаем закон и полицию, — сказала Ева Шмидт.
— Как говорится, «Полицейский — лучший друг вашей семьи!» — пошутил Хорст Шмидт и сам усмехнулся своей шутке. Но закончил он резко и даже гневно: — Это особенно важно сейчас, когда Германия переполнена беженцами настолько, что скоро для немцев вообще не останется места!
— А некоторые германские граждане еще и вывозят иностранок из-за границы! — заметила неодобрительно Ева Шмидт. — И даже, представьте, женятся на них!
— Да, такое случается, — сказал инспектор, вставая с места.
Апраксина тоже встала и, коротко попрощавшись с хозяевами, заторопилась к выходу; инспектор поспешил за ней.
В машине графиня дала волю своему гневу:
— Как вам нравится эта парочка, инспектор?
— Люди как люди, обыкновенные обыватели со всеми обывательскими предрассудками. Они терпеть не могут иностранцев, но хотят, чтобы те делали за них всю черную работу и при этом желательно не размножались.
Апраксина засмеялась.
— Вы правы как всегда, инспектор, а я увлеклась. Боюсь, что впечатление, которое я вынесла из беседы с четой Шмидт, вызвано моей неприязнью к ним.
— Каково же это впечатление, графиня?
— А такое, что тут что-то нечисто! Уж слишком мрачную картину отношений в доме Махарадзе нарисовала госпожа Шмидт, а супруг ее все подтвердил своими короткими репликами, бросая их как бы мимоходом, к слову, и будто даже не придавая особого значения тому, что рассказывает его жена. Вы заметили, что сначала она говорила лишь о слугах, по очереди бросая на них тень подозрения, но как только речь зашла о племяннике княгини, он тут же был тоже включен в число подозреваемых?
— Это я заметил.
— Но прошу вас, инспектор, не идите слепо у меня на поводу, как вы любите иногда делать! Предупреждаю заранее, я определенно необъективна к этой паре! Вот остыну, забуду все, что наговорила тут эта Шмидт о темных тайнах русской души и славянском коварстве, и тогда мы с вами поговорим обо всем еще раз. Господи, но какая же гнетущая и раздражающая пошлость!
— Да она вас, как говорится, достала! Ну ничего, сейчас вам определенно полегчает: мы ведь должны заехать к бабушке Нине и поблагодарить ее за то, что она потрудилась сообщить нам о том, что господин Шмидт является мужем сиделки Евы Шмидт. Ну и запротоколировать опознание ею фотографии Шмидта.
— Чудно, инспектор! — И лицо Апраксиной просветлело.
Бабушку Нину они нашли в саду. Она сидела в плетеном кресле возле круглого садового столика, под большим кустом белой сирени; одна особенно крупная кисть лежала у нее на плече; вокруг стола располагалось еще несколько кресел с цветными подушками на сиденьях.
— Анна готовит обед, а я грею на солнце мои старые кости, — объявила она гостям. — Какое это счастье — снова ходить по земле! Знаете, я так соскучилась по моим розам, что не могу теперь на них наглядеться. Представляете, они почти все посажены вот этими самыми руками! Правда, Мишенька замечательно за ними ухаживает. Он ведь и сейчас не оставляет мой сад, такой чудный мальчик! И блестящий специалист: вы знаете, он был преподавателем в лесотехнической академии в Петербурге!
85 
