78 
Сивый гнал машину прочь от деревни, не затрудняя себя утомительным лавированием между ухабами. Джип трясло и швыряло, руль рвало из рук, но все это не мешало Сивому думать. Думать ему не мешало ничто и никогда. Он мог вести прицельный огонь по противнику или играть в «очко» с синими от татуировок урками, прокручивая при этом в мозгу несколько сложных многоходовых комбинаций одновременно. Это было что-то вроде собирания умопомрачительно запутанной трехмерной головоломки с огромным количеством возможных комбинаций. По сравнению с этой внутренней работой управление тяжелым джипом на корявом ночном проселке было сущим пустяком, и Сивый почти не уделял этому занятию внимания – такие вещи получались у него рефлекторно, он мог бы вести машину во сне или вообще в бессознательном состоянии.
Один из боевиков, пытавшийся наложить временную повязку на оцарапанное пулей плечо другого, в очередной раз ударившись головой о стойку кузова, оставил бесплодные потуги – трясло так, что попытка поковыряться в носу наверняка закончилась бы переломом пальца и разрывом ноздри.
– Давно бы так, – не поворачивая головы, сказал Сивый. – Было бы на что бинт переводить.
– Так больно же, елы-палы, – возмутился раненый.
– Если бы было больно, ты бы не права качал, а выл и катался по полу, – утешил его Сивый. – Не дай тебе бог узнать, что это такое – больно. Больно – это когда нельзя терпеть.
– А может, я такой терпеливый, – неуклюже обращая неприятный разговор в шутку, возразил боевик. – Как Овод.
– Чушь, – отрезал Сивый, глядя на дорогу и продолжая думать о своем. – Так не бывает. Организм не дурак, и, когда становится по-настоящему больно, мозг не в силах подавить инстинкт самосохранения. Боль – это сигнал тревоги, и мозг чисто рефлекторно реагирует на этот сигнал. Рефлекс можно подавить, когда боль невелика, но когда болит по-настоящему… В общем, не дай тебе бог. А что до Овода, так это беллетристика. Писанная к тому же женщиной.
На некоторое время в машине стало тихо, лишь хрустел, ломаясь под колесами, лед да тяжело ухало, подскакивая на ухабах, все, что не было намертво закреплено, включая пассажиров.
– А куда это мы едем? – спросил Одинаковый, который, не принимая участия в споре, сидел рядом с Сивым. – Вроде бы нам в другую сторону. Ты не заблудился, начальник?
– Есть работа, бригадир, – ответил Сивый. – Срочная и хорошо оплачиваемая.
– А что скажет Кудрявый? – решив на всякий случай перестраховаться, поинтересовался Одинаковый.
– С Кудрявым я договорился, он не против. Неужели ты думаешь, что я поехал бы с вами, не будь у меня своего интереса? Оплата почасовая, с каждой головы премия меткому стрелку.
– Тогда нет базара, – удовлетворенно заключил Одинаковый. – А что за работа?
– Абсолютно та же самая, – успокоил его Сивый. – Пустить красного петуха и перещелкать тех, кто выскочит из дома. Ничего сверхъестественного.
– А что за люди? – позволил себе поинтересоваться Одинаковый.
– Мертвые люди, – ответил Сивый. – Они давно уже умерли, но до сих пор об этом не знают. Вот мы поедем и сообщим.
– Телеграмму надо было отправить, – в шутку предложил Одинаковый.
– Не выйдет, – Сивый покачал головой. – Телеграф захвачен большевиками еще в октябре семнадцатого.
На заднем сиденье заржали хором. Сивый позволил себе улыбнуться уголком рта, закурил и оделил сигаретами всех присутствующих. Раздались одобрительные реплики: сигареты были из очень дорогих. Сивый снова усмехнулся. Дело, которое предстояло ему и этим безмозглым быкам, было его личным делом, и тут важно было завоевать расположение исполнителей. В сущности, он солгал им: Кудрявый возражал против проведения этой акции, полагая, что лишний риск сейчас ни к чему, и Сивому пришлось как следует надавить на него, чтобы плешивый дьявол занял в этом вопросе хотя бы нейтральную позицию. Сивый подумал, что Кудрявый в последнее время вообще стал чересчур много себе позволять, словно почувствовал, что позиции партнера изрядно пошатнулись.
Этот ночной рейд не мог помочь Сивому поправить его с некоторых пор пошедшие наперекосяк дела. Это была месть – по большому счету, ненужная, бесполезная, но крайне необходимая для душевного спокойствия. Человек, почти до основания разрушивший его жизнь и на корню загубивший многообещающую карьеру, должен был умереть. Случай был – лучше не придумаешь. Сивый ждал такого много дней и вот наконец дождался.
78 
