87 
– О! – донесся из прихожей довольный возглас Телескопа. – Вижу маяк! За-жи-гает свет-ля-чок свой фо-нарик мая-чок, – дурашливо пропел он и, судя по последовавшему за этим грохоту, упал.
Пока он возился в коридоре, поднимаясь на ноги, снова падая и невнятно матерясь, Активист не спеша докурил сигарету, спрятал окурок в свою пепельницу и привел в порядок туалет, то есть в очередной раз поправил галстук, подтянул перчатки и пригладил волосы. Он продолжал хмуриться: на его памяти Телескоп ни разу не напивался до потери памяти, а его теперешнее поведение трудно было объяснить чем-либо, кроме пьяной амнезии.
– Витек! – радостно воскликнул Телескоп, появляясь в дверях спальни. – А я гляжу – машина. Извиняться пришел? Не надо, Витек, не извиняйся. Я гордый. Сам ненавижу унижаться и не могу смотреть, как другие унижаются.
Ну, поспорили, ну, вышла непонятка – с кем, мать его, не бывает? Устали все, перенервничали, вот и рычим друг на друга, как пауки в банке… Или пауки не рычат? Ну да, точно, не рычат. Они сразу – пр-р-рыг! – и жрать.
Он поднял руки со скрюченными пальцами и показал, как прыгают друг на друга пауки. При этом его так сильно качнуло, что он едва не упал. Виктор смотрел на него с усталым удивлением. Глаза у него горели, словно их засыпали песком, и временами казалось, что пьяное кривлянье Телескопа ему только снится.
– Все это хрень и чепуха, – восстановив равновесие, продолжал разглагольствовать Телескоп. – Милые бранятся – только тешатся. Я так и знал, что пыль уляжется и все будет тип-топ. Кстати, как ты меня нашел?
– Случайно, – сказал Виктор. – Ты где был-то?
– Я-то? – Телескоп пьяно ухмыльнулся. – Ну, от Тыквы заехал сюда.., брата, блин, нету, на душе погано – спасибо вам с Тыквой.., ты извини, но из песни слова не выкинешь. В общем, пошел я в кабак…
– В «Семейный вечер»? – невинным тоном уточнил Виктор.
– Да пропади она пропадом, эта тошниловка! – Телескоп скривился. Он либо говорил правду, либо был великим актером. – Я там горилле какие-то деньги должен, не помню сколько… В «Варшаву»! Музычка, девочки, холуи в смокингах, что твои пингвины… Потом где-то еще добавил, и – ура! – печаль рассеялась, развеялась тоска.
Прихожу – а тут ты. Знал бы, прихватил бы пузырь на вынос, а так ошибочка вышла.
– Да, – медленно сказал Активист, – человеку свойственно ошибаться. Иногда человек ошибается крупно.
В остекленевшем взгляде Телескопа появилось осмысленное выражение. Он поморгал глазами за толстыми линзами очков, тряхнул головой и внимательно уставился на Виктора.
– Это намек? – спросил он.
– Это аксиома, – ответил Активист, – про которую некоторые постоянно забывают.
– Вот это уже точно намек, – напряженным голосом сказал Телескоп. Его правая рука почти незаметно скользнула за спину.
– Это не намек, мать твою, – яростно прошипел Дынников, выходя из-за двери и упирая в затылок Телескопу сдвоенные стволы обреза. – Это абзац.
Держа обрез правой рукой, левой он ловко задрал на Телескопе куртку, выудил из-под нее наган и бросил его Активисту. Шараев поймал револьвер за рукоятку, взвел курок и направил оружие на Телескопа.
– Скажи мне, Эдик, как можно быть таким жадным? – спросил он. – Зачем ты убил собственного брата? Из-за вшивых пятидесяти косарей?
– Что? – Телескоп так достоверно изобразил растерянность, что Виктору на секунду стало не по себе. – Какого брата? Где Венька?!
– Вот блин, – с отвращением сказал Тыква. – Неужто не помнишь? Или ты так много братьев перемочил, что не поймешь, про которого тебя спрашивают? Вот он, твой Венька!
Он сдернул с трупа простыню, и Телескоп задохнулся, ловя воздух широко открытым ртом. Секунду он стоял, зевая, как выброшенная на берег рыба, а потом с каким-то жалобным, неприлично бабьим вскриком бросился к трупу. Тыква нацелился было сцапать его за шиворот, но Виктор остановил подельника отрицательным движением головы.
Некоторое время Телескоп шарил руками по трупу, жалобно вскрикивая и причитая, потом вдруг замолчал, еще секунду посидел, низко склонив голову словно в глубокой задумчивости, и вдруг, цапнув с пола монтировку, бросился к Тыкве. Глаза у него были совершенно белые, как у вареной селедки, очки воинственно сверкали. Он был так страшен, что растерявшийся Тыква выронил обрез и беспомощно прикрыл голову скрещенными руками.
Активист выбросил вперед свободную руку и быстрым движением выдернул монтировку из ладони Телескопа. Телескоп этого, похоже, даже не заметил, со всего маху врезав по скрещенным рукам Дынникова кулаком. Тыква заверещал от ужаса. Телескоп вцепился в горло своего бывшего товарища, но это было уже не то. Придя в себя и обнаружив, что до сих пор жив и даже невредим. Тыква отцепил от своей шеи скрюченные пальцы Телескопа и нанес короткий режущий удар в живот. Телескоп охнул и сложился пополам. Тыква размахнулся, готовясь добить противника страшным ударом пудового кулака, но в последнее мгновение передумал и несильно съездил противника по уху. Телескоп отлетел в сторону, врезался в стол и затих на полу, издавая странные звуки. Сидевший на столе Активист посмотрел себе под ноги и с тягостным чувством понял, что Телескоп плачет.
87 
