96 
– Это даже не член, – Виктор цокнул языком, – это танцор, – и принялся покачивать бедрами, любуясь вздыбленной частью своего тела.
– Возьми его в руки, – проговорил Мерцалов с едва скрываемым отвращением.
– Прикоснись, прикоснись к нему! – просил Панфилов, протягивая к Мерцалову руки.
– Сейчас, я нежненько, аккуратненько…
– Быстрее, нет сил терпеть.
– Жди.
Мерцалов обошел танцора сзади, положил ладони ему на плечи. Панфилов запрокинул голову и почмокал влажными губами.
– Ну, что же ты тянешь? Целуй.., сейчас!
– Закрой глаза, меня смущает твой взгляд.
Рука Мерцалова скользнула в карман. Черной змеей блеснула удавка, которую танцор не заметил. Теперь уже и Мерцалов ощущал возбуждение, глядя на то, как прогибает спину Панфилов, как закатывает глаза и сладострастно шевелит губами.
– Ну, целуй же… Целуй…
Острый, нежно-розового цвета язык скользил в прорези рта, длинными подрагивающими пальцами танцор гладил свой напряженный, со вздувшимися венами член.
Не спеша Мерцалов набросил удавку на шею танцора и резко затянул ее. Панфилов захрипел, лицо его побагровело. Он попытался руками дотянуться до Мерцалова, но тот отстранился. И тут танцор подался вперед, попробовав сбить Мерцалова с ног. Но Олег удержался, лишь сильнее потянул шелковый шнурок удавки.
– Сдохнешь сейчас, сука поганая.
Танцор стоял на коленях, дергаясь, стараясь освободиться, а Мерцалов сжал его ногами и изо всей силы тянул концы шелкового шнурка. Тот глубоко врезался в шею, исчез в складках кожи…
Борьба продолжалась еще секунд пятнадцать-двадцать. Затем к предсмертным хрипам добавился еще один звук. Запахло фекалиями – произошла естественная физиологическая реакция на удушение, – Панфилов обмяк, завалился на бок.
Мерцалов ослабил хватку, а затем и снял удавку с шеи танцора. Тот лежал на боку, перепачканный в собственных испражнениях, взгляд его остекленевших глаз застыл на ярко горевшей на стене лампочке.
– Пидар гнойный! – с омерзением проговорил Мерцалов, переступая через мертвого артиста. – Захотел, чтобы я тебя трахнул! Погань!
Он пнул мертвеца ногой в бок. По безжизненному, но еще не одеревеневшему телу конвульсией прошло сотрясение.
Мерцалов осмотрел свои ботинки, вздохнул с облегчением: «Чистые».
Кривясь от отвращения, он вытер мертвого танцора пледом, лежавшим возле стены, стер влажное грязное пятно на гимнастическом мате. Он вышел из комнатки и, перепрыгивая с балки на балку, двинулся в глубь чердака. Вскоре он оказался у бывшего дымохода. Открыл дверцу, которой когда-то пользовались трубочисты, заглянул внутрь. Удовлетворенно хмыкнул: «Места хватит». Дымоход здесь делал поворот, и поэтому в колене получилась довольно большая площадка.
Оставив дверцу открытой, Мерцалов вернулся в комнатку, где стоял удушливый, тошнотворный запах смерти, подхватил мертвого танцора под мышки и потащил, стараясь не шуметь, к дымоходу. Засунул труп ногами вперед, несколько раз пнул по голове, заталкивая поглубже, чтобы дверца плотно закрылась, и только после этого отряхнул руки.
«Порядок».
Вновь войдя в комнатку, он взял с тумбочки свой невыпитый стакан вина и, следя, чтоб не коснуться его края губами, влил содержимое в рот. Прополоскал его и выплюнул вино в открытую дверь. Затем выкрутил лампочку и замер, стоя на балке. Прислушался.
«Вроде бы все шито-крыто, никто ничего не слышал, да и кто здесь может быть, в этих дебрях».
Мирно бубнили голуби, снизу приглушенно доносились размеренный стук молотка и голоса рабочих. Мерцалов поднял куртку убитого, запустил руку в карман и вытащил оттуда связку ключей.
«Вот он, ключ от райских врат», – припомнил наемный убийца слова Виктора, отсоединял длинный ключ, которым артист открывал калитку в воротах для загрузки декораций.
Он завернул ботинки, джинсы и белье Панфилова в куртку и засунул под одну из балок под крышей, где торчали разбитые лампы дневного света.
"«Сюда уж никто не полезет, кому охота копаться в ртути? Да мне и нужно-то, чтобы их не заметили день-два, – подумал Мерцалов. – А потом я буду далеко».
Теперь он уже спешил, боясь того момента, когда в зале погасят свет. На темном чердаке легко было отыскать светящееся отверстие в плафоне зала, над сводом которого виднелась лебедка для опускания и подъема люстры. Отверстия, служащие для вентиляции, прикрывали огромные решетки-жалюзи. К ним подобраться оказалось не так-то просто, ноги скользили по гладкой поверхности плафона, и Мерцалов перепачкался в побелке, прежде чем ему удалось доползти до отверстия, которое он уже присмотрел для себя как огневую позицию.
96 
