72 
Мастерская была огромная, скульптуры толпились по углам, как люди на коммунистическом митинге. Имелись среди изваяний и дважды, и трижды герои, космонавты и колхозницы со снопами, с серпами, сталевары с поднятыми забралами, сельские девицы с венками. А еще на стеллажах стояло много бюстов всевозможных градоначальников и известных политиков.
Даже Владимир Вольфович был тщательно протерт от пыли. Жириновского скульптор изобразил чуть ли не ямщиком – в знаменитой фуражке, такой же любой народу, как Ленинская кепка или солдатская буденовка.
Мастерская могла вместить человек пятьдесят, столько она и вместила. Торжества продолжались несколько дней. На торжестве один из приглашенных – Леонид Хоботов, облаченный по случаю юбилея коллеги в костюм, и увидел искусствоведа Болотову. Та со скептичной улыбкой рассматривала гипсовую скульптуру, иногда исподтишка делая снимки.
Он подошел к ней и подмигнул:
– Вот уж не думал встретить тебя здесь!
– Что яс поделаешь, Ямщикова я не люблю, но редакция журнала заказала о нем большую статью. Я человек подневольный.
– И меня тоже заказали?
– Нет, ты для души.
– И что хочешь о нем написать?
– Пока не знаю. Могу сказать лишь одно, что он на удивление плодовит.
– Он всегда таким был, – осклабился Хоботов, – сколько я его знаю, мечет скульптуры, как рыба икру.
Все они у него одинаковые, как чугунные болванчики.
Смотреть тошно!
– Тогда зачем пришли? – официально спросила Болотова.
– Коллега как-никак, преподавал в свое время у меня. Тупой тип, как все скульпторы. А амбиций – словно он Микеланджело или Роден. В начале этого застолья или, вернее сказать, сабантуя он рассказывал о своем Бонапарте, как будто это что-то такое.., покруче Роденовских «Граждан Кале» или «Давида» Микеланджело. Хотя, честно признаться, – Хоботов махнул широкой ладонью и уж, было, хотел сплюнуть себе под ноги, но удержался, – ни то, ни другое, ни третье мне не нравится.
– Зачем все-таки пришли?
– Хочу на бездарей посмотреть. Не каждый день такой паноптикум увидишь, да еще и в одном месте.
Церетели вот только нет, как-никак Ямщиков ему конкурент, отрывает кусочки от пирога. Один дедушку ваяет с золотой рыбкой, другой – работника Балду. Но ни тот, ни другой попа слепить не отваживаются, как-никак, с православием конфликтовать не хотят.
– Да и вы, по-моему, попов не лепили.
– Не лепил, не леплю и лепить не буду. Они за гранью эстетики. Вон, смотрите, смотрите, – и Хоботов взял за плечи Болотову, развернул ее, показывая на дальнюю стену, – видите, бюст патриарха? Все как положено, с крестом в голову ввинченном, в головном уборе, только что крест бриллиантами не выложил.
Ну и сволочь же, этот Ямщиков! Берется лепить то, за что браться не имеет права.
Хозяин застолья, виновник торжества, заприметив Хоботова, с приподнятой рюмкой двинулся к нему.
– О, Леонид, как я рад, что ты пожаловал!
– Я уже у тебя второй раз.
– Ну, сам понимаю, и у тебя полтинник не за горами, так что готовься, учись.
– Чему, Савелий? – со своим учителем Хоботов разговаривал на «ты».
– Как это чему – как встречать, как принимать, как провожать гостей. Хотя, думаю, ты это умеешь.
– Умею, – сказал Хоботов.
– Слыхал, у тебя дела идут ничего, но ни одной твоей скульптуры, к сожалению, не видел. Разве что на снимках. Хорошо ты устроился, все за границу со станка сходу сплавляешь.
– Я бы хотел в России оставлять, но здесь это никому не надо.
– Ты просто не хочешь идти к властям, говорить комплименты градоначальникам. Так бы и твои работы пришлись ко двору. Правда, они у тебя странноваты, слишком уж.., на любителя.
– Ты знаешь, Савелий, всем нравится только золотой червонец царской чеканки, а скульптура – не червонец.
– Это как сказать. Вон за первосвященника патриархия знаешь, сколько мне отвалила?
– Ну и сколько?
– Боюсь говорить. У нас церковь бедная, не поверишь мне, – По-моему, православная церковь вообще-то скульптур не признает.
– Как же, знаю, знаю… Не сотвори себе кумира, золотой телец.., и все такое прочее. А вот я тебе скажу, бюст патриарха мне Синод заказал, и самое главное, патриарх исправно приезжал ко мне, сидел вот здесь, – он показал на кресло, в котором сидела молодая артистка, закинув ногу за ногу, с сигаретой на отлете и с высоким бокалом шампанского в левой руке, – на этом же кресле сидел. На работу меня благословил, хотел поститься заставить. Так я ему и говорю: скульптор без мяса не может, силы ему нужны.
72 
