Особенно,... 
73 
– Это точно, – пробурчал Хоботов.
– А вы, Наталья, что-то давно ко мне не заходили.
– Вот и зашла, – улыбнулась Болотова.
– А что бы так, без юбилея, без торжеств, по-дружески? Статейки ваши люблю, правда, злые они, но остроумные. Когда про других пишете, то обожаю читать, а когда про меня – злиться начинаю. Понимаю, что справедливо упрекаете, а душой принять не могу.
Ну, давайте, за мое здоровье, – набился на тост виновник торжества.
– Давай, живи долго, Савелий, успехов тебе, – рюмки встретились с легким звоном, и Савелий Ямщиков, заприметив помощника градоначальника по архитектурным вопросам, даже не извиняясь, а виновато улыбнувшись, заспешил навстречу. Тот держал в руках огромный букет ярко-красных роз. В мастерской зааплодировали.
– Вот так всегда, – пробурчал Хоботов, – мерзавец он, прогибается перед начальством, готов пыль с ботинок слизывать. А на хрена все это нужно – болваны, весь этот мраморный мусор, все это благолепие?
Ведь это же, Наталья, согласись, не искусство, и к искусству отношения не имеет.
Наталья пожала плечами. В общем-то, она была согласна с Хоботовым, согласна с его злостью.
– Развращают народ такие памятнички. Ему что патриарха, что Наполеона – лишь бы деньги платили. Кует металл, презренный металл.
– Так и вы же не бедствуете, Леонид.
– Я не бедствую. И если бы захотел, развернулся бы круче Ямщикова, и может, круче Церетели. Но мне это ни к чему, за всем этим нет легенды, нет мифа, и поэтому долго его болваны не проживут.
– Вы имеете в виду скульптуры?
– И скульптуры, и их авторов. Их помнят, пока они на виду. Пройдите по городу, спросите у людей.
Они авторов скульптур, как правило, не знают. А мне хочется, чтобы имя автора и сама скульптура так врезались в память, так засели в голове, чтобы любой безошибочно называл бы: «это сделал Хоботов».
– Да, у вас планы, как у Наполеона, – улыбалась Болотова, указывая зажженной сигаретой на маленький макет памятника французскому императору.
– Вспомни Гогена.
– Автопортрет с отрезанным ухом?
– Да.
– Я начинаю тебя понимать.
– А они в этом ничего не смыслят. Наполеон есть Наполеон, и неважно, ставят ему памятники или нет.
Наполеона знают все, потому что за ним легенда, миф.
И Христа, кстати, знают потому, что он легенда, а не потому, что клепают распятия, и у каждого бандита на груди висит крестик с гимнастом на золотой цепи.
– Это то же самое, что рассуждать о первичности духа и материи или о том, что было раньше – яйцо или курица.
Хоботов нервно засмеялся.
– По-моему, все-таки раньше была курица.
Болотова была немного пьяна и вспомнила:
– Курица – не птица, баба – не человек.
– Тоже мне, жемчужина народной мудрости! Вот он – народ!
В мастерской раздался оглушительный хохот, который почему-то привел Болотову в бешенство. Она почувствовала, насколько прав Хоботов, который ненавидит людей, собравшихся тут. И смеялись они не искренне, и улыбались притворно. Она их не любила тоже, но не спешила высказывать тем, кого плохо знала. А вот Хоботов мог сказать это сходу, чем и был известен. Его недолюбливали, приглашали в гости не часто, он слыл нелюдимым.
Особенно эта внутрицеховая неприязнь усилилась, когда Хоботов стал известен на Западе, ему просто-напросто завидовали.
– А где ты пропадала последние дни? Не заходишь сфотографировать меня, скульптура-то близится к завершению.
– Дела были. – Наталья умолчала о дне рождения Забродова, проведенном на лесной горе.
Хоботов внимательно посмотрел в глаза Болотовой.
– Никаких дел у тебя не было.
– С чего взял?
– Отдохнувшая ты.
– Отдых – это тоже дело. Не все же время мне по мастерским ходить, да за компьютером сидеть? Иногда следует и расслабиться.
– Я смотрю, ты хорошо расслабилась, даже лицо загорело, – Хоботов взял Болотову под локоть и повел по залу, ища место, где присесть.
Мебели здесь было не так уж много, и они отыскали место на подиуме, застеленном мешковиной, чистой, еще ни разу не бывшей в употреблении – даже пахла льном. Присели, поставив бокалы. И тут же подошел официант с круглым подносом в руках, на котором, прижавшись друг к другу, лежали маленькие бутербродики, в каждом из которых была воткнута пластмассовая вилочка.
– Нет, спасибо, – сказала женщина.
Официант тут же исчез. Появился другой, на подносе которого сгрудились высокие бокалы, тоже тесно прижавшиеся друг к другу, как люди под дождем.
73 
