51 
— Ты прав. Просто так я к тебе, может, и зашел бы, но сегодня не тот день. Я к тебе, Соломон, за советом.
— О! — воскликнул Соломон Ильич, сложив губы так, словно собирался поцеловать в щеку молоденькую девушку. — О-о-о! — восклицания старого ювелира были похожи на гудки парохода, отваливающего от пристани. — Соломон, конечно же, даст совет, если сможет, а если не сможет, то не даст. Соломон тоже не пророк и не все знает, хотя давно живет на свете.
— Хватит красивых слов. Значит, ты говоришь, свое дело не забыл?
— Разве можно забыть то, чем занимался с малолетства, конечно же, нельзя. Так ты, значит, ко мне по работе? Может, перстень хочешь сделать или подарок женщине?
— Ни то, ни другое, Соломон, я к тебе за советом, — твердо повторил Тихон, — левая рука его была сжата в кулак. Он подвинул ее к Соломону, убрав рюмку с налитой водкой в сторону. — Посмотри вот сюда, скажи, что ты видишь, — рука перевернулась на скатерть, пальцы разжались.
На темно-синем носовом платке лежал сверкающий камень. Свет от люстры дробился в его гранях, и камень от этого казался живым, трепетным, теплым. Голова Соломона дернулась, он вскочил из-за стола так быстро, что стул едва не грохнулся на пол.
— О, что мы видим! Айн момент, — кривоногий Соломон Ильич суетливо двинулся в соседнюю комнату, щелкнул ключом, открывая дверь, и вернулся с окуляром.
Когда окуляр был вставлен в глаз, а в люстре вспыхнули еще два рожка, Тихон спросил, глядя на Соломона, склонившегося над камнем:
— Ну и что ты видишь? Губы старого ювелира шевелились, как две огромные пиявки фиолетового цвета.
— Что видит Соломон? — словно сам себе задал вопрос ювелир. — Соломон видит бриллиант, — произнес ювелир таким голосом, как старый врач произносит слово «труп», короткое и страшное.
— Значит, это все-таки бриллиант? — тронув за плечо ювелира, переспросил вор.
— Это не просто бриллиант, это великий бриллиант! Такой большой бриллиант старый Соломон никогда в руках не держал. Никогда...
Тихон видел, как слезится глаз, не закрытый окуляром. По выражению лица Соломона он понял, что старый ювелир потрясен до глубины души, на какое-то мгновение ему даже стало жаль старого приятеля. Так человек может лишиться чувств, сердце остановится.
— Ты успокойся, Соломон Ильич, говори дальше.
— А что может говорить Соломон, когда у него язык к небу присох? Слов нет у Соломона. Если бы я был поэтом, я заговорил бы виршами.
— Ладно тебе. Мне вирши не нужны, нужны слова. Точные.
— Ой, — прошептал Соломон Ильич, — какие тут могут быть слова! — он вертел камень в пальцах. — Он безупречен, чист и прозрачен. Он прозрачнее слезы ангела, он чище ее.
— Ну вот, Соломон, ты же говорил, что не будешь виршами изъясняться и разводить долгий базар. Говори коротко.
— Коротко... Тебе хорошо, Тихон, ты в этом ничего не понимаешь, а Соломон понимает, потому Соломону страшно. Очень страшно старому Соломону держать в руках эту цацку, эту слезу.
— Не слеза это, Соломон, не валяй дурака! Не гони муть. Сколько стоит?
— Это? — Соломон, наконец, оторвал свой взгляд от камня, окуляр выпал. — Это нисколько не стоит, Тихон, потому что цены не имеет.
— Вообще?
— Это оптический обман.
— Что ты гонишь, Соломон! Зачем я к тебе пришел? Ты лучший специалист по камням, какого я только знаю.
— Ты пришел услышать, так слушай, — Соломон Ильич накрыл камень ладонью, словно раковиной. Накрыл, прижал к скатерти. Пальцы шевелились, будто под ладонью находилось живое существо, прижатое к столу. — Мне так тяжело говорить, ты себе не представляешь. Мне никогда не было так тяжело и никогда не было так радостно.
«Черт с тобой, — подумал Тихон, выслушивая бред Соломона, — пусть потреплется. Время у меня есть».
Он знал Соломона уже лет сорок. Вместе сидели на зоне, и тогда Тихон пару раз помог Соломону избежать самого страшного — он дважды защитил ювелира от бандитской заточки. И Соломон помнил это, он был благодарен Тихону, может быть, больше, чем своим родителям, подарившим ему жизнь. Ведь родители дарят жизнь один раз, а Тихон подарил Соломону жизнь дважды.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Этот камень находится на выставке в Кремле, это Соломон знает, как православный знает «Отче наш», а еврей — первые строки Торы. Но если он здесь, — Соломон приподнял ладони, — значит, это правда, и значит, это быть может. И если камень здесь, значит, камень украли, поэтому Соломон может дотронуться до него пальцем и даже поднести к глазам. Ты его украл!
51 
