Особенно,... 
55 
— Вот и я того же мнения. Послушай, полковник, а как ты думаешь...
— Что?
— Кто лучше всех с психами разговаривает?
— С психами? — и на растерянном лице полковника вдруг появилась улыбка, словно он тонул, тонул и вдруг увидел соломинку, за которую можно ухватиться и, если повезет, выбраться на берег.
— Надеюсь, ты понял ход моих мыслей?
— С психами, товарищ генерал, лучше всех разговаривают психиатры.
— Соображаешь, за что и ценю. Ты знаешь, полковник, как на меня начальство орало?
— Не знаю, но могу себе представить.
— Нет, не можешь. Значит, вот что. Есть один профессор, по-моему, он даже член-корреспондент Академии медицинских наук, старый и хитрый мужик. Лет двадцать назад он работал с нами, я тогда еще капитаном был. Хороший профессор, он тогда уже диссертацию защитил на психах, вообразивших себя коронованными особами. Вот его надо найти, вызвать сюда и пусть он поговорит с этим «царем».
— Как его фамилия?
— Все тебе сейчас скажу.
И генерал, подойдя к телефону, принялся куда-то звонить. Разговаривал он вежливо, как дипломат, сразу же извинился, потом поинтересовался здоровьем, потом погодой и лишь после того, как узнал, что какой-то Иван Петрович находится на даче, попросил номер мобильника. Телефон ему дали, и генерал записал номер прямо на листке календаря. Листок тут же вырвал.
— Ну вот, хоть в этом повезло, — произнес он и взглянул на зеленые цифры электронных часов.
Перезвонив Ивану Петровичу, генерал узнал, где сейчас находится Михаил Львович Томский. Полковник посмотрел на генерала.
— Это тот Томский, которого желтые газеты полоскали, как тряпку?
— Тот, тот, — зло ответил генерал Потапчук. — Может быть, он и тряпка, может быть, его и полоскали, но он — специалист от Бога и нам предан. Так что будем с ним работать, — и генерал принялся набирать следующий номер, ловко вертя в пальцах незажженную сигарету, словно это был карандаш, а затем сунул ее за ухо.
Телефон не отвечал очень долго, а когда соединение произошло, голос генерала Потапчука изменился: из грозного, властного, он стал мягким и ласковым.
— Михаил Львович? Добрый вечер! — Федор Филиппович назвался, и вдруг выражение его лица стало недовольным, абсолютно не сочетающимся с голосом, которым он говорил. Лоб наморщился, как голенище хромового сапога, губы вытянулись в линию. — Михаил Львович, я извиняюсь, конечно, но поймите и вы меня. Все, что я мог, я делал, вы уж не обижайтесь. Вы же знаете, этим журналистам только дай. И где они информацию выудили, мне неведомо. Наверное, кто-то из ваших, из психиатров, слил.
— ...
— В чем дело? Ну это, знаете ли, не по телефону.
— ...
— Нет, нет, что вы, Михаил Львович, теперь никакой политики! Даже на один грамм политика здесь не замешана.
— ...
— Вот именно это я от вас и хотел услышать. Значит, вы сейчас на даче? А супруга как себя чувствует?
— ...
— Прекрасно. Низкий поклон ей.
— ...
— Спасибо, что помнит меня. Значит, давайте так...
— ...
— Нет, утром не пойдет, Михаил Львович, никак не получается утром, надо прямо сейчас.
— ...
— У вас машина не на ходу? Это не проблема, мы вопрос решим быстро. Я сам лично заеду за вами. Прямо сейчас и выезжаю. Ну, минут через пятьдесят, от силы через час.
— ...
— И назад отвезут. Можете не сомневаться, уважаемый Михаил Львович. Вы же знаете, если я обещаю...
— ...
— Ой, только не надо, пожалуйста, без всяких церемоний.
— ...
— Чай мы и здесь выпьем. Насчет пирога — это, конечно, дело вашей супруги.
— ...
— Вы себя плохо чувствуете?.. Таблеточку примите. Дело очень важное, оно на контроле у директора, да и много людей в курсе. Так что я прямо сейчас еду.
Генерал положил трубку и задышал так тяжело и часто, что полковнику даже не по себе стало.
— Какой мерзавец! Надо же, вспомнил то, что десять лет назад было. Еще бы вспомнил, как я его сыночка от тюрьмы спас! Сидел бы лет пять-шесть... Ну да ладно. Машину вниз вызови, я побежал. А вы тут колошматьте его, только осторожно, смотрите, чтобы он копыта не откинул. Через пару часов специалиста доставлю, и, если повезет, к утру мы кое-что знать будем.
Профессор Томский был фигурой одиозной. Многие, очень многие имели на него зуб. Многих неугодных режиму он упек в сумасшедший дом, составляя липовые истории болезни и обрекая вполне здоровых людей на мучительную изоляцию. Благодаря его стараниям, десятки писателей и журналистов, врачей и правозащитников долгие годы были изолированы от общества толстыми стенами психиатрической больницы.
55 
