65 
Она снова потянулась так, что хрустнули косточки и почувствовала желание вызвать еще раз безотказного фаворита. Сердито подумала: «Зачем сразу ушел?..». Затем убрала медальон и уже раздраженно дернула за сонетку, призывающую далеким звоном Александра Васильчикова к «службе».
3
Императрица не показывала вида, но ее все больше тревожил размах «бунта», полыхавшего в центре России. При этом среди придворных находились и такие, кто старательно подогревал ее страхи. Никита Иванович втайне радовался, видя растерянность Екатерины. Ведь чем сильнее становился Пугачев, тем больше возрастала и его роль как главного советника. А то его положение в связи с совершеннолетием наследника как-то пошатнулось. Он уже не являлся воспитателем Павла. Правда, пользуясь охлаждением императрицы к Орловым, ее страхами перед «маркизом», он во многом сумел восстановить свое значение... Но заботы снова умножились. И когда в столицу, без ведома Панина, прибыл одноглазый генерал-поручик, старый вельможа зело обеспокоился.
Потемкин, провоевавший волонтером-полковником всю кампанию турецкой войны сначала под знаменами генерал-аншефа князя Голицына, а потом в армии генерал-фельдмаршала графа Румянцева, весьма отличился в сражениях, был пожалован в генерал-майоры и награжден орденом Святой Анны и Святого Георгия третьей степени. Затем, после переговоров о мире в Фокшанах, стал генерал-поручиком. А в 1773, участвуя в поражении Османа-паши под Силистрией, овладел его лагерем, но... был обойден наградами. Командующий войсками генерал-фельдмаршал Румянцев решил, что и так уж слишком резво шагает сей генерал из волонтеров... Оскорбленный таким невниманием Потемкин, получив вызов из столицы, решил тут же ехать. Пользуясь правом камергера, он думал побывать во дворце и выяснить у самой императрицы коренной повод такой немилости.
Ехал генерал долго. Задерживали не столько небольшой обоз и не морозы. В утепленной кибитке с печкою, которую топил он сам, ехала с ним юная смуглая красавица-цыганка, едва лепечущая на ломаном русском языке. Еще в Валахии приметил он ее у одного грека и выкупил прекрасную невольницу. Бажена, как звали цыганку, оказалась столь страстной, что в первую же ночь огромный русский генерал буквально потерял голову. Но девушка была еще капризной и своенравной. Она до тонкостей знала науку любви. Так, когда в следующий раз ее одноглазый хозяин снова потянулся к ней за лаской, Бажена встретила его без всякой радости. И лишь дорогой перстень с парой бриллиантовых серег сумели растопить холод встречи. Цыганская наложница и далее так умело управляла страстями своего господина, что он готов был на любые сумасбродства ради ее объятий.
Потемкин всюду возил ее за собой в обозе, приставив для охраны самых расторопных солдат. Но ему донесли, что и Бажена убедилась в их расторопности и делит свое ложе не с ним одним. Что в дни службы его с успехом замещают бравые телохранители. Взбешенный, прискакал он к ее шатру с намерением тут же зарубить неверную саблей, но... сменил караульщиков и приставил к девке преданных ему стариков из инвалидной команды. Взял он Бажену с собою и в Петербург.
Миновав заставы, Потемкин не поехал к себе в Конную слободу, а завернул к сестре Марии, бывшей замужем за Николаем Борисовичем Самойловым. С ними он договорился о том, что временно поселит девку у них. Заодно привез подарки и передал приветы им от сына, успешно воевавшего в армии Румянцева.
Двор с самых зимних праздников обретался в Царском Селе. Но изобиженный тем, что его так долго обходили наградами за военные успехи, Потемкин не спешил припасть к ногам повелительницы. Тем не менее, на вечернем рауте осведомленный Никита Иванович Панин уже шептался с Анной Нарышкиной:
– Пошто ее величество одноглазого-то от Силистрии оторвала?
Статс-дама клялась и божилась, что ведом не ведает. Но у Никиты Ивановича глаза и уши во дворце были не одни. В тот же вечер ему донесли, что обе бабы: Никитична с Брюсшей, запершись с императрицей, об чем-то долго собеседовали, после чего позвали Протасову и еще говорили, а, удалившись, переглядывались да перемигивались и посмеивались, молча. А ее императорское величество не изволила и звонить в звоночек, приглашать к себе Александра Васильевича на ночь... «Эва, – понял старый дипломат, – видать, опять смена караулу-то пришла. Ну, баба, ну... и куды в её... токо лезет? Жаль мальчика, жаль... Господин генерал хоть и одноглаз, да за ним присмотр в четыре ока потребуется...».
65 
