– Нет, – сказал он, принимая у нее чашку, затем, неохотно уступая ей, заговорил о другом. – Здесь все равно ужасно холодно. Ты уверена, что хочешь именно этого? Остаться здесь, я имею в виду?
– Это то, чего хочет моя мать, – уточнила Джоан, не готовая столь же легко забыть его предыдущие замечания, как, видимо, сделал он. – Когда ты уезжаешь?
– Что, пора перейти к главному? – невесело усмехнулся Филип. – А когда тебе угодно? Немедленно?
Джоан устало вздохнула.
– Для меня очевидно, что этого хочешь ты, – ровным тоном произнесла она. – Я удивлена, что ты провел здесь ночь. Особенно учитывая твою боязнь ложиться в постель.
Филип скрипнул зубами.
– Ради Бога, Джо, откуда я мог знать, что ты приготовила мне постель? Мы ведь не обсуждали этого вопроса, не так ли?
– И чья в этом вина?
Филип мгновение гневно смотрел на нее, затем опустил плечи.
– Наверное, моя, – неожиданно признал он. – Точнее, в том, что случилось, одинаково виноваты мы оба. Но как, черт возьми, я должен был отреагировать, когда ты позволила мне… – Филип резко прервал себя. – Отнеси это на счет неудовлетворенности. Похоже, ты до сих пор способна выбивать меня из колеи, если захочешь.
Джоан, прищурившись, посмотрела на него.
– Предполагается, что это извинение?
– Не извинение, нет.
– Еще бы!
– Ох… черт с тобой, Джоан, – с досадой пробормотал он. – Буду только рад уехать и оставить тебя вариться здесь в собственном соку!
– Так почему же не уезжаешь? – с вызовом спросила она, хотя внутри у нее все дрожало при мысли о его отъезде.
Но Филип, к счастью, оказался не таким хладнокровным.
– Потому что ты не справишься со всем одна! – выпалил он и сделал большой глоток кофе. – По крайне мере, пока. Старой леди наверху нужно больше, чем ты можешь ей предложить.
К концу дня Филип уже испытывал удовлетворение от достигнутых успехов.
Мистер Паркер направил его к деревенскому трубочисту, и тот пообещал прочистить дымоходы и – после небольшого финансового поощрения – проверить каждую трубу в доме.
Также не без его участия дом был осмотрен представителями местной службы санитарной инспекции, которые не обнаружили ни насекомых, ни червей. По их мнению, таракан, напугавший леди Сибил, был «туристом», и ей незачем бояться, что ее съедят живьем в собственной постели.
Джоан, со своей стороны, при помощи миссис Паркер до блеска вычистила утреннюю гостиную, так что теперь старушке было где проводить время и отдавать приказания помимо оранжереи. Леди Сибил, казалось, ничуть не удивило затянувшееся пребывание Филипа, и тот предположил, что она, видимо, решила страдать молча, раз от него есть какая-то польза.
Филип же сосредоточил свои силы на том, чтобы распаковать оставшийся багаж, который все еще высился горой в холле. К счастью, накануне вечером он обнаружил в одной из сумок пуховое одеяло, которое позволило ему ночью не замерзнуть до смерти на диване в кухне.
Ему и в голову не могло прийти, что Джоан небезразлично, как он проведет ночь. После сцены в спальне ее матери он злился на себя, на нее и считал, что жена испытывает то же самое. Он забыл, что Джоан – представительница другого слоя общества, где детские истерики не поощряются. Какую бы злость она ни испытывала, гражданский и человеческий долг должен быть выполнен.
Однако больше всего Филипа беспокоило то, что ждет его по возвращении в Бирмингем. В Шелби по-прежнему был непочатый край работы. Хотя дом понемногу приобретал жилой вид, большинство комнат все еще находилось в плачевном состоянии, и Филипу невыносима была мысль, что Джоан окончательно загонит себя, пытаясь все делать самостоятельно. А этого можно было избежать, наняв работников, что ему было вполне по средствам.
Он нашел случай поговорить с ней перед ужином, когда Джоан вышла в садик перед кухней, чтобы срезать несколько одичавших нарциссов.
Миссис Паркер возилась у плиты, готовя цыпленка, а Крис в оранжерее без всякого удовольствия читал бабушке статью из местной газеты. Леди Сибил уверяла, что шрифт мелковат для ее глаз, и внук согласился сделать ей приятное, хотя с большей радостью присоединился бы к матери в саду.
Джоан выпрямилась, заметив приближающегося мужа, и Филип увидел, как в ее глазах мелькнула тревога. Проклятье, чего она ждет от меня? – раздраженно подумал он. Разве я не помогал ей? Хотя бы это она должна признать?
Решив не спешить с предложением, Филип наклонился, сорвал одиноко росший цветок и протянул ей, словно предложение мира. Затем, когда она присоединила его к букету, сказал: