103 
— На кой ты мне нужен?
— Я все-таки мужчина, если не вдаваться в суть проблемы. А как ты себе представляешь: молодая женщина, на шикарной машине, одна, где-то в глуши… Можно найти менее мучительный способ для самоубийства, у тебя же есть некоторый опыт, должна соображать.
— Ну от тебя тоже мало толку. — Анна пропустила мимо ушей его последнее замечание.
— А устрашение? Побреюсь налысо, сделаю вид, что крутой, нарисую на теле угрожающую татуировку, куплю золотую цепь. Короче, я тоже хочу быть подальше от твоего сногсшибательного сладкоголосого брюнета, он меня со свету сживет, как и всех остальных мужиков, попавших в твою орбиту.
— Стас, перестань. Если хочешь, поедем. Я взяла в деканате бумаги Дэна, там все: адрес родителей, его жены. У меня в машине есть атлас автомобильных дорог России.
— Не забудь купить резиновые сапоги и запастись бензином, — посоветовал Шацкий.
— Что ты мелешь, там же не тайга?
— Не знаю, я коренной москвич. Все, что за пределами столицы, представляется мне именно как тайга. У тебя-то, надеюсь, есть опыт передвижения по матушке-России за границами Садового кольца?
— Надо просто денег побольше взять: были бы деньги, купить можно все.
— Я, пожалуй, возьму этюдник, поездка должна меня вдохновить.
— Все, Шацкий, утомил. Собирай свои манатки и готовься к тому, что мы завтра тихонько удерем из города. Малиновскому я оставлю записку, надеюсь, он не кинется следом.
— На всякий случай, поедем какой-нибудь звериной тропой, пусть потеряет след. И возьми у мамочки газовый баллончик, хотя это будет трудно.
— Это еще почему?
— Последнее время она с ним срослась.
— Стас?
— Что? — обернулся он уже от двери.
— А Малиновский правда сволочь?
— Несомненно. Не терзайся, величество, не надо принимать за любовь тупой инстинкт размножения.
Она швырнула в Шацкого подушкой, которая ударилась уже о захлопнувшуюся дверь: Стас был необычайно проворен в борьбе за собственное существование.
На следующий день рано утром Анна разбудила Стаса и пошла в гараж за машиной.
— Ты хоть представляешь, куда ехать? — зевая, поинтересовался Шацкий, когда «Мерседес» выехал за ворота. Потом накрыл ноги пледом и развалился на переднем сиденье. — Какая ж рань, а?
— Слушай, если ты всю дорогу собираешься спать, то за каким чертом ты мне вообще нужен?
— А что я, по-твоему, должен делать?
— Раз уж увязался со мной, возьми атлас и следи за дорогой.
Стас раскрыл атлас и долго пытался понять, где у схемы верх, где низ, вертел его в руках и возмущался:
— Нет, что это за рисунок? И это у них называется композиция? Авангардизм какой-то, ни хрена не понятно! Величество, мне не нравится эта живопись. Я в ней ничего не понимаю!
— Разберемся. Не спи только, а то я с ума сойду.
— Ну хорошо, я буду говорить.
Через час Анна уже устала от его болтовни. Шацкий нес такой бред, что хотелось зажать уши. Он уже начал объяснять ей, в чем суть философии Шопенгауэра, когда Анна вдруг перебила его:
— Стас, а ты уверен в том, что убил Дэн?
Шацкий прервался на полуслове и, явно подбирая слова, что было на него непохоже, сказал:
— Для тебя будет лучше считать, что это именно так.
— Ты что, знаешь правду?
Он не ответил, плотнее закутался в плед и уставился на дорогу.
— Знаешь, я в этом уверена. Ты странный человек, Стас. Понимаешь, что рядом со мной обязательно должен быть мужчина, а как только он появляется, начинаешь его травить. Дэна ты принял только потому, что не хотел, чтобы рядом был кто-то другой. Человек, который будет иметь на меня влияние. Например, Малиновский.
— Ты сама от него бежишь. Придумала эту поездку. Зачем?
— Я просто хочу все узнать про Дэна. И денег дать его дочке, разве это плохо?
— О собственном ребенке пора наконец подумать, — неожиданно сказал Шацкий.
— А что такое?
— Да ничего. Его словно бы нет для тебя. Ты была увлечена этим своим мальчишкой, теперь вновь появился Малиновский. А когда дойдет очередь до сына? Он ждет, между прочим. Поговори с ним. Хоть раз поведи себя, как мать, а не как мачеха. Ты словно стесняешься его. Неужели того, что он такой взрослый? Ну родила ты в семнадцать лет, и что? Мужчины будут появляться в твоей жизни, и все равно потом исчезать. А сын — это вечное.
— Ах, Стас, перестань! Он давно уже не ребенок! — отмахнулась Анна.
103 
