59 
У Ордена есть силы, возможности и средства ловить тех, кого они считают преступниками. Деньги, людские ресурсы стражи и тайной полиции. Армия, наконец. Я помню, как в южной Дискульте ловили одного из нас, нарушившего негласные законы. Его обложили, словно волка, гнали к горам, а затем убили, и Орден повесил его голову на шест в самом центре столицы, чтобы все знали, что происходит с теми, кто идет против него.
— Ты намерен отступить? — прервал молчание Проповедник.
Я посмотрел на него с сомнением:
— Вроде ты уже давно ходишь за мной. Когда это я отступал без особой нужды?
— Думаешь, он спустит тебе неповиновение?
— Номинально я ничего не нарушаю. Как ты помнишь, городской совет сам нанял меня. Никаких преступлений. Он не может привлечь власти.
— Не будь наивным, Людвиг. Этот господин, дай ему волю, сам что-нибудь нарушит, а обвинит тебя.
— Я буду осторожен, — сказал я и поднял правую руку вверх ладонью, словно давал клятву, — Обещаю.
Мне следовало задуматься, почему Орден так всполошился лишь из-за появления стража в Вионе? Они так разнервничались, что снизошли до угроз — это дорогого стоит. Мне стало любопытно, какой у них интерес в этом деле? Неужели действительно боятся, что я напортачу и здесь станет еще хуже? Вряд ли. Очень вряд ли. Господин Александр знает мое имя, а значит, должен знать и репутацию.
Тогда что им нужно? Почему Ордену так важно убрать стража душ из города, раз они решили его припугнуть и даже не опасаются, что я доложу об этом своим?
Я не знал ответов на эти вопросы. Мне следовало быть поосмотрительнее и помнить о господине с жетоном высшего жреца.
Сенные ворота были заперты, что неудивительно. Кладбище возле часовни Святой Маргариты находилось за городской стеной, и стражники не желали, чтобы хоть что-то проникло оттуда сюда. Кроме засова какие-то ретивые люди додумались завалить врата бочками и перегородить телегами. Как будто это могло спасти их от мертвецов.
Воины сидели возле караулки и выглядели не слишком радостно оттого, что сегодня их направили торчать возле Сенных.
— Закрыто! — крикнул мне один из них. Молодой, возившийся со смешным лохматым щенком.
Я показал ему кинжал:
— Открывайте.
Он крикнул начальника, уже немолодого сержанта с пропитым лицом. Тот лишь бросил взгляд на звездчатый сапфир, пожал плечами:
— Калитку откроем. Но возвращаться вам придется через другие ворота. Я не буду ломать голову, кто рвется с той стороны.
На том и договорились.
Стоило мне и Проповеднику выйти на дорогу, как стальная калитка за нами захлопнулась.
Чуть дальше, за большим мельничьим хозяйством, работающим даже сейчас, несмотря на близкое соседство с кладбищем, из-за березовой рощи, находящейся возле речного рукава, торчали башни Вионского монастыря малиссок.
Монастырь был богатый и известный. Не только в Вионе. И не только в этом княжестве. Поговаривали, что Церковь ссылает в него прогрессивно настроенных женщин из других церковных орденов. Но с учетом того, что женщины эти обычно из очень обеспеченных семей, средств белым стенам не занимать.
Кладбище находилось по дороге к монастырю. Здесь уже лет двадцать никого не хоронили, и оно пришло в некоторое запустение. Заросло бурьяном, подорожником, крапивой и шиповником. Старая часовня с посеревшими от времени стенами и давно уже не отпираемой дверью смотрелась тут совершенно уместно. Такое же забытое богом место, как и все, что находится вокруг.
Кладбищенскую ограду красили, наверное, во времена, когда людей на этой земле еще не было, — такой ржавой и убогой она была. За оградой торчало Пугало, рассматривающее могильные кресты.
— Ну надо же! — удивился Проповедник, — Кто бы мог подумать. Привет, соломенная голова!
Пугало его проигнорировало. Повернулось к нам сутулой спиной и пошло бродить между могил, пока не скрылось за серым склепом, накрытым сверху плющом, словно снегом.
Погост был разорен, могильные плиты расколоты, комья земли разбросаны. Часть крестов и памятников покосились, а то и вовсе упали. Я остановился возле куста шиповника, на колючей ветке которого висел желто-коричневый обрывок ткани — все, что осталось от погребального савана. Множество следов костлявых ног на сырой после дождя земле говорили о том, что веселье здесь разыгралось не на шутку.
— Никогда не видел пляску смерти, — сказал Проповедник, с некоторой осторожностью взглянув в ближайшую от него разверзнутую яму.
59 
